Мокрядью пугают плакс
Болото, которое назвали Мокрядью, подступает к деревне с севера. Ельник обрывается, впереди светлеет, открывается широкая полоса осоки, которая растет вперемешку с лозой, крушиной и ольшаником. Дальше трепещут на ветру жухлые кисти камыша и тускло поблескивают среди зеленых кочек чёрные окна бочажин. Дальше трясина. Идти туда чистое безумие. Толстые пласты мшаника угрожающе оседают под ногами, и они по колено уходят в черную хлябь.
Здесь крайне редко можно кого-то увидеть: всё жуткое и загадочное местные жители связывают с Мокрядью. Им пугают плаксивых детей, клюкву здесь не собирают. Грибы, правда, стороной не обходят. Они знатные. Шляпка у подберезовиков с суповую тарелку. А червивых нет и в помине.
Лет сорок назад я ещё шпингалетом был в деревне корова пропала, рассказывает Егорыч. Никто этому, понятно, не удивился. А удивились потом, осенью: труп этой буренки выловили в Чёрном озере, а до него напрямки шесть километров. Думали-гадали, как такое могло случиться, да так и не додумали. Никакая речка болото Мокрядь и Черное озеро не связывает. Видно, есть какая-то подземная протока.
Даже в самую лютую стужу покрывалось болото таким тонким и ломким ледком, что он человека не держал совершенно. А вот волки каким-то образом умудрялись устраивать здесь свои логовища. И в крещенские ночи справляли свадьбы. Далеко разносился их протяжный вой, леденящий душу.
Как тут не поверить, что на этом проклятое людьми и Богом месте хозяйничают дьявол и его матушка?! говорит Егорыч.
«Я смотреть не буду»
Приречная луговая пойма зеленела свежей травой. После дождей болото разлилось, речушка рядом вышла из берегов. А скоро пора сенокосная, и Ивана Егоровича больше всего беспокоило, успеет ли земля просохнуть.
Мы миновали Овражки и вышли на невысокий гребень водораздела. Местность заметно понижалась. Узенькая стежка обрывалась у камышей.
Тут мы и расположимся, сказал мой проводник, присаживаясь на низкий сук выворотня. Только, когда ОНО появится, я уж, извини, смотреть не буду. А тебе запомнить надо: если пойдет навстречу мадам в чем-то белом, лучше ей в глаза не глядеть, отвернись. Вроде бы этот призрак никого и не трогает, а как приснится люди криком кричат. Полдеревни, почитай, уже в Бляхино лечилось. И я в том числе. Мотай на ус.
Что же это за призрак такой, после встречи с которым человек в дурдом попадает? спросил я.
Но Егорыч молчал, а из леса плыл густой хвойный шум, и он был уже не беззаботный, дневной, он был другим настороженным, даже угрожающим. На западе холмы уже окунулись в вечернюю тень, всё вокруг как-то сразу съежилось, потемнело. А когда невдалеке коротко гукнула сова и умолкла, словно чем-то подавилась, какая-то неосознанная тревога закралась в душу, всё внутри сжалось в тугой болезненный узел.
Время шло. Дымил костер, в рваных ошмётках туч появилась луна. Её скупой свет словно инеем серебрил густые заросли ольшаника и папоротника, который доходил местами до пояса. И как мне показалось, Егорычу тоже было не по себе. Он старался приободрить и себя, и меня.
Однажды, рассказывал он очередную байку, иду я с Петром Приблудным мы с ним соседи вдруг видим, что по Мокряди кто-то на мотоцикле гастролирует. Светит фара, потряхивает её, как будто на ухабах, трудно с чем-то другим спутать. А оказалось, это и не мотоцикл вовсе. Плывет какое-то яркое пятно, а что это такое, знать не знаем. Пришли на это место утром всё спокойно, всё, как всегда. Только собрались уходить топот. Бежит кто-то по бочагам, только камыш приминается, да ряска колышется. А никого и не видать
Ветер между тем нагнал тумана. Его змейки медленно наползали с болота, клубились над камышом и осокой, а потом вдруг стремительно растаяли и исчезли, как сдернутый полог.
Что ты видел? спросил меня Егорыч, который сидел у костра, набросив на голову штормовку.
Ничего я не видел, сказал я. Туман только.