Через четверть мили я выезжаю из деревьев и вижу дом на вершине скалы. Построенный из камня и стекла, он опасно примостился на площадке, выступающей в море, своей архитектурой вызывая в памяти красоту японского храма.
Я останавливаюсь на круговой дорожке рядом с угнанным «Мазерати» и глушу двигатель.
Туман рассеивается по крайней мере на какое-то время.
Крыша кабриолета опущена, кожаный салон мокрый от дождя.
Холодный ветер приносит запах влажной хвои, эвкалиптов и слабый привкус дыма, струящегося из двух труб в противоположных концах обширного здания, похожего на пагоду. Всё почти в порядке.
Я снова прикасаюсь к «Дождевой капле».
Я на месте.
Где она?
Полагаю, в доме.
Пожалуйста, будь осторожна.
Я прохожу под нависающим карнизом к каменным ступеням и поднимаюсь к входной двери, украшенной морскими стеклышками, сияющими в льющемся изнутри свете.
Толкнув дверь, я с колотящимся сердцем шагаю в дом. Прямо передо мной красивая лестница, которая поднимается в сердце дома, соединяя все три этажа. Рядом рукотворный водопад, проливающийся на камни в бассейне, а воздух пытается намекнуть на ароматы сандалового дерева, ванили и застарелого табачного дыма, но удается ему это не в полной мере. Повсюду темная кожа и еще более темное дерево. Каменные скульптуры, на вид более древние, чем само время. Я замечаю напротив, над письменным столом эпохи Людовика XIV, гравюру Эшера[3], которую прежде не видел.
Следы мокрых ног ведут по коридору, освещенному изящными лампами, свет которых смягчается абажурами из рисовой бумаги.
Я иду по ним и наконец оказываюсь в библиотеке, своды которой изгибаются на высоте двадцати пяти футов куполом собора. Большие окна выходят на горы и скалы, спускающиеся к морю.
Единственным звуком является потрескивание пламени в камине, сложенном из речных валунов.
Я подхожу к кафедре в середине помещения. На ней лежит раскрытый огромный старинный фолиант, от времени толстые страницы потемнели и стали ломкими. Они покрыты словами на каком-то давным-давно забытом языке, текст обвивает грубый рисунок бледной обнаженной женщины с золотисто-соломенными волосами, лежащей на каменном алтаре. Из сердца ее льется темная струйка, по-видимому, кровь, стекающая на камень и дальше на землю. Над ней склонилась фигура в мантии, держащая в руках фолиант, раскрытый на странице, изображающей человека в мантии с фолиантом в руках, стоящего перед бледной женщиной на алтаре.
Я отхожу от кафедры и поднимаюсь по спиральной лестнице на балкон, ведущий к верхним ярусам книжных полок.
Корешок книги Le grand grimoire ou dragon rouge[4] все еще влажный от прикосновения мокрой руки. Я нажимаю на него, и книжный шкаф поворачивается.
Достав старенький телефон, я включаю на нем фонарик и делаю шаг в темный узкий коридор. В воздухе все еще висит аромат ее духов розовое масло и экзотические благовония.
Я еще никогда не приближался к ней настолько, чтобы чувствовать ее запах, и это действует возбуждающе.
Тайный проход изгибается и петляет в недрах просторного дома, затем круто поднимается вверх каменной винтовой лестницей, заканчиваясь дверью, войти в которую не пригнувшись может только ребенок.
Я берусь за хрустальную ручку и осторожно открываю дверь, выходя из темноты лестницы в спальню хозяев.
Кровать не заправлена, постельное белье смято. На полу валяется пустая бутылка из-под бурбона, в камине потрескивает пламя. На проигрывателе крутится пластинка, звуки соль-мажорной прелюдии Баха из сюиты номер 1 для виолончели вспарывают воздух подобно грозовым тучам.
В противоположном конце за рисовой бумагой двери в ванную мерцает свет.
Я подхожу к двери и открываю ее.
Повсюду свечи, их свет отражается в зеркалах, в душевой кабине, на запотевшей кафельной плитке, похожей на те, какими выложены стены на станциях метро.
Еще одна бутылка бурбона стоит на мраморном столике рядом с ванной на изогнутых ножках, в которой лежит мужчина, погруженный в воду по самый подбородок.
О господи! Я предполагал, что она могла что-то с ним сделать, но такого никак не ожидал.
Вода окрашивается в красный цвет от крови, вытекающей из распустившихся багровыми цветками пяти ножевых ран на груди и полосы, пересекающей горло.
Я опускаюсь на корточки, прислоняясь к ванне. Поднимающийся над поверхностью воды пар наполнен едва уловимым металлическим привкусом, как я полагаю, запахом крови. Даже в свете свечей мужчина кажется невероятно бледным.