Когда появился интернет, Сударев уже напрямую обратился к ней в соцсетях, ждал много месяцев и не получил ни каких вестей, хотя писал общим знакомым по приюту, которые должны были помнить, кто целых полгода давал уроки литературы и русского в шестом классе. Никто не помнил! Словно память о себе стерла. Словно ее и не было, словно никто не завидовал Судареву, когда она взяла его на попечение. Будто не водила она детдомовскую ребятню купаться на песчаный карьер старого стекольного завода, возле которого жила в учительском домике. Словно не жгли костров на песке, дабы согреться после холодной майской воды, не прыгали через огонь и не водили хороводов с пением древних весенних закличек. Никто больше из учителей не баловал так сиротские души, не по учебному тексту по жизни сочиняя истории о любви между мужчиной и женщиной. Загадочные, романтичные, пронизанные единственной мыслью, поиском своего избранника.
Она сочиняла стихи, записывая их прямо на песчаной отмели. А потом она давала Судареву основы теории стихосложения, понудила его к творчеству и весной оформила опеку
Ее нельзя было забыть! Марине Леонидовне сразу же приколотили прозвище Коса из-за огромного, толщиной в руку, пучка каштановых волос на маленькой, почти детской головке с тонкой и длинной шеей. Обычно она заплетала их, чтобы в школе быть строгой и аккуратной, но вынуждена была носить тяжелую косу в руках, чтобы не оттягивала голову. Коса доставала земли, поэтому учительница пользоваться ею, как плетью, в шутку стегая лентяев и хулиганов. Судареву попадало много раз, и чтобы получить еще, он умышленно безобразничал на ее уроках. Вне школы она расплеталась и скручивала волосы в жгут, который носила на плечах, как воротник. Когда она впервые вошла к ним в класс, Сударев сразу же подумал, что где-то ее уже видел то ли в монастырской трапезной, где была столовая приюта, то ли в спортзале, то есть, в храме. Лицо знакомое, но видел не долго, мельком, так что в памяти остался лишь взор из-под приспущенных выпуклых век. Сразу вспомнить не мог, поэтому ходил и все время об этом думал.
Да разве можно не запомнить женщину, читающую вслух и с выражением Чеховскую «Каштанку», а ты сидишь перед ней, видишь только ее глаза с приспущенными веками, пухлые, чувственные губы, всегда чуть влажные и трепетные?
В последние годы он стал думать, что Марина Леонидовна, наверное, давно в мире ином, поэтому не отзывается. Затосковал так, что потерял интерес к этому свету, не простившись с близкими, умер. Точнее, повис между мирами, наконец-то увидел учительницу, только понять было невозможно, на каком свете она пребывает? Где сейчас учительский домик?
И от того, где он, довершить переход или уж вернуться назад, в этот мир.
3
Первым по письменному вызову примчался Аркаша. Из косоротого, трясущегося мальчишки вырос чуть ли не саженный мужчина-красавец с благородным породистым лицом викинга, что подчеркивала рыжеватая борода, косичка на спине и увесистая трубка. Приехал на такси, сразу после «скорой», но не вошел и не постучал присутствие постороннего выказала овчарка. Анна вышла на лай, обнаружила некую темную фигуру у крыльца и окликнула.
Здесь живет профессор Сударев? Аркаша выступил из сумрака, защищаясь от собаки портфелем.
Здесь. отозвалась она. Вы кто?
Аркадий Дмитриевич Ерофеич, по приглашению Алексея Алексеевича Он не спит?
Он не спит. сказала Анна. Он умер.
Как умер? Прислал письмо! Позвал на свадьбу!
На свадьбу?
Ну да! Завтра утром венчание С тобой?
Не знаю, обреченно проронила она. Он ничего не говорил. Может, и собрался венчаться. Только не со мной
Я тоже подумал, какое венчание? Мы же детдомовские, не крещенные. А ты меня узнала?
Да, мы как-то виделись, на вокзале
А он оставил какие-нибудь распоряжения?
Скончался скоропостижно. Во сне
Может, раньше что-то наказывал?
Анна взялась за голову.
Я сейчас ничего не соображаю Проходите.
В передней Аркаша бросил портфель и точно указал на дверь, за которой лежал покойный.
Там?
Там
Будучи когда-то санинструктором штурмовой роты в Афгане, он еще не забыл медицинских навыков, по крайней мере, живых от мертвых отличал. И тут, покосившись на увлеченную чтением, старушку, пощупал пульс, оттянул тугое, костенеющее веко и сел на подставленный Анной, стул.