моя.
Элен.
«Идешь?».
«Иду».
«Ко мне идешь?».
«Нет, просто мимо.
Напиться водки, если что.
Сломать качели в ночь разлива
зеленых луж над телом Скво».
«Жены вождя?».
«Он был мужчиной.
Красивым, сильным, верным ей
А ты молчи. Сиди тут миной.
Взрывай других. Живи. Зверей».
Померкнул я. Задернул пламя
змеей ползущее из глаз
прикрыл их накрепко. Надолго.
Дымя, я, Лена, отступаю
имея смелость не спешить
с омертвением чувства бессмертия
с охлаждением к Дао
с отказом от культа безумия
в атмосфере жужжали жуки
майские
жуков поедали тишайшие птицы
райские
крапива сжигает сквозь кожу
ее набросали охапками
мне это кажется
стук молотков, гнилые гробы
ноги в носках расцветок тюрьмы
пойдем по дороге, наполним бокалы
голову в руки, водку в стаканы
будь самолетом
иди, как летишь
локон принцессы, гребенка и мышь
память о месте. Своем. На земле.
Путник зашился в нелегкой борьбе
за идеалы. Больше не пьет.
Любит закат, ненавидит восход.
Песни о тундре, цифры столиц
целая кипа кустарных ресниц
она их носила, я возражал
женские слезы
девичий оскал
комната в центре. Встречались и в ней
Сретенка, где ты? Здесь я. Отлей.
Не на меня, из окна ты не смей
люди тут ходят, толпы людей.
Да я бы на них.
Перестань, не рискуй
сейчас же назад убери длинный
Дуй.
Ветер дуй.
Ну Он подул. Дальше что? Что с того?
Тебе не скажу. Доведешь до метро?
Прямо по мне ступай, не робей
кстати, Марина
Нашла поумней.
Собака в тени присела на хвост
широко раззявила пасть
ей интересно
думать о смысле палящего солнца
гонять голубей пронзительным взглядом
медлить с развязкой
голодной, бездомной
ранящей нервы пластующей трелью
Господи, будь. Не теряй свою силу
церкви вигвамы
крест томагавк
мы не сдадимся.
Сартров и Кафк слушать не станем.
Проснемся, устанем
взлетим, упадем
тезка, апостол: «На связи. Прием».
«Да, это ты. Я узнал. Поздравляй».
«Горе тебе! Крепись. Пролетай.
Ты погряз в дзэне, засох на холме
знаешь, любовь
она светит в дерьме».
«Его здесь навалом»
«У нас тоже есть. Помни другое
ты выйдешь там весь».
«Выйду».
«Дослушай! Ты вовсе сойдешь
если в мечтах лоск коттеджа и Порш».
«Ха».
«Я ошибся? Бывает. Со мной
Бывает. Все чаще. Предатель я
ой».
Воткнули кляп, скрутили руки
к запруде тащат я не вижу.
Петух под мышкой, сеть в зубах
небесных килек ты, рыбак
лови спокойно. Без запросов.
Удел привычный, клев на зависть
не попадайся на глаза
Ему. Он не забыл простил.
Он не забыл. Простил.
Забыть нельзя.
Простить попроще.
Во цвете лет по мнимой роще
бежит косой токсикоман.
Виляя бедрами, посильно выжимает
пределы скорости, присущей страусиным
провал
бесспорно
в отдыхе, в работе
слюна кипит.
При резком повороте зрачки гуляют
прыгают вверх-вниз
увидишь, думай. Не волнуйся.
Данный шиз добрей здоровых
ливрейных яппи, кабанов
внедренных к плесени кротов
зонтом в промежность. Ей.
Открой
его, шепча: «Ну, Маша, спой.
О первозданной красоте
Пилатах, брюликах, судьбе
я слово дам не перебью.
А разрешишь, так подпою
тягучим басом
пьяным рыком
проводим жизнь, она со сдвигом
была
старалась, не сумела
стезя разлуки, визг припева
лупи по струнам балалайки
Христос придет
закрутит гайки
мигайте, дети-светофоры
сушитесь с чувством мухоморы
вас скурят завтра. На заре.
Отдав луну
тебе и мне».
4. Философ хлама
Задергались влажные губы
распустились цветы на могиле
живи, наслаждайся.
Вырви волчонка из лап браконьеров
вари ему суп, купай его в ванне
чистый и сытый он воет
ты куришь
вдвоем на молитву затемно встали
Всевышний вас слышит
вы обещали
терпеть свою карму
не чувствовать боли, разящей нутро
никчемностью доли
юристов, зверей, холостых мозгоправов
регбистов, теней, заводных каннибалов
время придет, мы уйдем.
Солнце взойдет свечи погасят.
Милые сердцу дремучие боры
вырубят спешно.
До блеска зачистят землю для свалок