Цветная линия под указкой Лахесис превратилась в могучий поток, в который вливалось множество ручейков. Они продолжали увеличиваться, шириться, пока наконец отдельные нити не стали похожими на толстые канаты, причем каждый из них имел свое собственное место, свой собственный район.
– По эту сторону расположено будущее, а вот там – прошлое, – продолжала объяснять Лахесис. – Настоящее находится в самом центре картинки; как видишь, она движется.
И в самом деле, канаты медленно направлялись в сторону «прошлого», так что центральная часть текла в будущее, внешне оставаясь на месте. Гобелен напоминал реку. Ниобе пришлось несколько раз закрыть глаза, чтобы картина ее не загипнотизировала – бессмысленная попытка, потому что в данный момент тело, а значит, и глаза, принадлежали Лахесис.
Лахесис привлекла ее внимание к двум нитям в ближайшем прошлом. Они шли из разных частей Гобелена, потом соединились, переплелись друг с другом.
– Твоя свадьбам Седриком, – пояснила Лахесис.
Дальше нити разделялись лишь чуть‑чуть, в тех местах, где Седрик уезжал в колледж, потом снова соединялись, когда Ниоба его навещала. В одном месте возникла искорка, и Ниоба покраснела, сообразив, что она обозначает мгновение, когда они впервые занимались любовью – очень важный момент в их отношениях. Потом через некоторое время возникла новая нить: зачатие сына или его рождение. Дальше две основные нити поменялись местами, и та, что принадлежала Седрику, оборвалась. Его смерть – вместо смерти Ниобы.
Затем нить Ниобы отделилась от нити ее сына и исчезла из виду. Она не была перерезана; просто стала практически незаметной, изменилось ее качество. Ниоба превратилась в Клото. Ее дух, а не смертное тело, покинул мир.
– Итак, видишь, теперь на Гобелене, в том месте, где было две нити, осталась одна, – сказала в заключение Лахесис. – И она не похожа на остальные. Мы связали ее таким образом, чтобы никто, кому придет в голову внимательно изучить этот район, не заподозрил, что внесены какие‑то изменения. Но Гобелен остался таким, каким и был, его целостность не нарушена.
– А Седрик…
– Воплощения не определяют политику. По‑видимому, Сатана предвидел, что ты станешь одним из аспектов Судьбы, и попытался принять меры. Он потерпел поражение – но обычно тому, кто вмешивается в дела Князя Тьмы, всегда приходится за это платить.
– Выходит, Сатана может сделать так, что какой‑нибудь человек умрет раньше своего времени?
– Ниоба, у нас тут, на небесной тверди, не все идеально, – вздохнув, проговорила Лахесис. – Бог и Сатана давным‑давно заключили соглашение, где объявили, что не станут вмешиваться в дела смертных. Главная идея заключается в том, что каждой душе, каждому человеку дается шанс сделать свою жизнь такой, какая ему нравится, а дальше он отправится туда, куда заслуживает – на Небеса или в Преисподнюю. Жизнь смертного – всего лишь основание для классификации его души и, кстати, одна из причин, по которой нельзя позволить человеку жить вечно: на нашем Гобелене не останется свободного места, и он не сможет функционировать, как полагается.
Лахесис отвернулась от зеркала и направилась на кухню, чтобы приготовить еду. Ниоба с ужасом подумала: «А вдруг в кладовке огромного жилища, сотканного из паутины, хранится запас громадных, сочных мух, из которых Лахесис готовит разные блюда?» Но пища оказалась самой обычной. У Судьбы, в отличие от остальных воплощений, не было слуг. Будучи женщиной – точнее, тремя женщинами сразу – Судьба предпочитала все делать сама. Ниобе это понравилось.
– Бог в качестве воплощения Добра, естественно, ведет себя по правилам; он уважает соглашение, – продолжала Лахесис, одновременно занимаясь готовкой.