Теперь она будет стареть, как и все смертные, а потом мне или моей преемнице придется перерезать ее нить. После этого Дафна отправится на тот свет. Другие воплощения тоже сменяют друг друга на своем посту, только в каждом случае по‑своему. Танатос умирает, когда забывает об осторожности и становится жертвой своего преемника; Хронос вступает в должность взрослым и живет вспять, вплоть до часа своего рождения или зачатия – никак не могу понять…
– Вспять? – Вот и подтверждение ее подозрений. – А каким же образом он общается с остальными?
– Если ты хочешь что‑то сказать здесь, в жилище, просто возьми инициативу в свои руки, – посоветовала Атропос. – Когда мы находимся в обществе других, мы стараемся принимать ту или иную форму, но дома можно расслабиться. Что касается твоего вопроса: Хронос контролирует время. Он реверсирует себя, чтобы иметь возможность разговаривать с остальными, а иногда как бы разворачивает их во времени – только совсем не надолго. В любом случае нельзя рассматривать бессмертие как нечто идеальное. Порой воплощение устает, или ему становится скучно, и тогда оно покидает свой пост. Лишь смертный в состоянии по‑настоящему оценить жизнь. Теоретически кто‑то из нас может до бесконечности оставаться воплощением, но такого еще никогда не случалось.
Казалось, пожилая женщина знает ответы на все вопросы. И все в ее изложении звучало разумно и понятно, однако Ниоба по‑прежнему не могла примириться со смертью мужа, с тем, что в ней была необходимость.
– Неужели Гобелен пострадал бы так сильно, – спросила она, обнаружив, что и в самом деле может пользоваться ртом, когда тело контролирует Атропос, – останься Седрик в живых?
Атропос превратилась в Лахесис.
– А вот это уже моя вотчина, Ниоба, – проговорила она. – Я отмеряю жизненные нити, следовательно, я определяю их приблизительную длину и расположение. Строго говоря, я не создаю Гобелен – это слишком сложное дело, и никто в одиночку с ним справиться не может, но я распределяю нити в соответствии с рисунком и слежу за тем, чтобы они составляли единое целое. Очень досадно, что смертные частенько обвиняют Судьбу в своих неудачах и никогда не отдают ей должное в случае успеха. Впрочем, мои возможности весьма ограничены. Общая картина определяется действующим соглашением между Богом и Сатаной – балансом между Добром и Злом, – а мы, остальные воплощения, просто стараемся как следует выполнять свою работу. Конечно, не было бы никакого вреда в том, что твой любимый остался бы в живых; предполагалось, что у него впереди долгая жизнь. Но нам пришлось поменять местами ваши нити – а потом уничтожить и твою, поскольку ты больше не числишься среди смертных, хотя они и не знают о том, что ты их покинула. Давай я тебе покажу.
Лахесис взмахнула рукой, и зеркало затуманилось, а потом превратилось в жутковатую картину. Глазам Ниобы предстал Гобелен, огромный, как мир, блистающие разноцветные нити, точно мириады звезд на ночном небе – в результате возникал рисунок такой сложный, что дух захватывало от его величия. Ниобе еще никогда не доводилось видеть такого великолепного произведения; она смотрела на него и не могла отвести глаз.
– Ваши с Седриком нити находятся примерно здесь, – проговорила Лахесис, воспользовавшись ручной прялкой вместо указки; район, которого она коснулась, тут же увеличился в размерах, чтобы было легче все разглядеть.
У Ниобы возникло ощущение, будто она спускается из Чистилища на Землю; прямо у нее на глазах росли континенты, постепенно теряя четкие очертания
– только перед ней была не земля, а огромный Гобелен, охватывающий все до единой человеческие жизни. Цветная линия под указкой Лахесис превратилась в могучий поток, в который вливалось множество ручейков. Они продолжали увеличиваться, шириться, пока наконец отдельные нити не стали похожими на толстые канаты, причем каждый из них имел свое собственное место, свой собственный район.