Через час Захар встал со своего места и двинулся к выходу.
Служивый, окликнули его сбоку, розклад порушуешь?
Любопытными глазами на него пристально смотрел курносый конопатый малец с забинтованной рукой.
Тебе-то что? ответил Захар.
А мени обидно. По несправедливости, вполголоса продолжал украинец, вызывающе вонзая в Захара свои острые зрачки, у звязку с чим тоби можна, а мени не можна? Я поцикавлюсь.
Захар достал из карманы новые немецкие часы, которые вез в подарок младшему брату, последний раз взглянул на них, вспомнил, как тяжело они ему достались, и небрежно швырнул борцу за справедливость. Тот с наглой усмешкой поймал их и, самодовольно вздохнув, отвернулся к стенке.
Что-то случилось? спросила Настя, замечая раздражение на лице Захара, когда тот вышел из барака.
Один хохол настучать хотел, конопатый такой. Пришлось ему часы отдать, которые Славке вез.
Не переживай, попросила Настя и добавила, видимо, поняв, о ком идет речь. Не стоит того этот самострел несчастный.
Самострел? удивился Захар.
Ну, не совсем, поправилась Настя. Когда взяли Паневежис, немцы несколько вагонов с фаустпатронами бросили. А этот с товарищами решили по дурости ими какой-то сарай расстрелять. Стабилизатор оторвался и ему в руку. Из-за них еще командира разжаловали.
За то, что не уберег?
Нет. За то, что его солдат с пятнадцати метров в сарай не попал.
Захар засмеялся. Настя мечтательно улыбалась, наблюдая, как он смеется. Они шли в сторону леса. Там было темно и свежо, в погасшем летнем небе блестели миллионы звезд. Когда Настя улыбалась, две самые яркие из них отражались в ее глазах. Она достала маленький сверток.
Это Увайс оставил, а я тебе с тех пор не отдала. Подумала, что в бараке будет неудобно.
В свертке были два крупных куска сахара. Захар отдал больший кусок Насте, а сам быстро разгрыз и съел меньший. Настя всегда ела долго, но на этот раз, видно, торопилась. Захар снова рассмеялся:
Настька, ты знаешь, что на бурундука похожа?
Перестань, сказала Настя и ударила его по плечу. Она хотела, чтобы Захар воспринимал ее всерьез, но всегда оставалась для него маленькой и смешной подружкой.
Настя доела сахар и отряхнула руки. Захар почувствовал, как похолодало, и подтянул ее к себе:
Не мерзнешь?
Несколько минут лежали в высокой душистой траве, рассматривая неровные столпотворения звезд в черном небе. Было слышно, как бьется сердце каждого. Одна звезда упала.
Мы увидимся после войны? спросила Настя. Нам с тобой нельзя расставаться, у нас кроме друг друга больше никого нет, и тут же умолкла.
Захар понял, что она проговорилась, но даже не вздрогнул. Ему стало все ясно еще при первой их встрече. Настя плакала на его груди. Он ни о чем не спрашивал. На войне быстро привыкаешь обходиться без подробностей.
Конечно, увидимся. Давай в полдень пятнадцатого числа первого месяца после окончания войны возле школы напротив нашего дома.
А если у нас с тобой потом будет сын, прошептала Настя, давай назовем его Захар.
Хорошо, согласился солдат, удобнее поправляя ее голову на своем плече, а если дочь Настя.
Правда? она подняла голову, и большие голубые глаза ярко заблестели в ночном сумраке.
Правда, заверил Захар, целуя ее в сухие теплые губы, я обещаю.
На следующий день Настя сгорела в студебекере, расстрелянном из минометов эстонскими националистами
Ну, так что, боец, расскажешь? переспросила Таня, пододвигая к себе кастрюлю с бараниной, замаринованной на шашлыки.
Да что тут рассказывать, вздохнул Захар, передавая ей шампура до войны я в Сибири жил. А после войны сюда приехал. Думал сначала, просто так, в гости к Увайсу, а потом и совсем остался. Вот и все, просто закончил он, подбрасывая полено в угасающий костер.
Не кидай больше, посоветовал Увайс вполголоса, чтобы не разбудить жену, уснувшую у него на коленях, их ведь на углях жарят.
Таня стала насаживать мясо на шампуры. Захар выкатил из огня полено и отложил в сторону.
Что теперь будете делать? Думал уже? спросила Таня Увайса.
Не знаю, безразлично ответил тот, поднимая глаза в посеревшее небо, где уже повисли несколько первых звездочек. Богу доверимся, и видно будет.
Неделю назад по ложному доносу его уволили с завода, которому он отдал пять лет непростой послевоенной жизни. Эта работа была единственным средством к существованию для него и жены Лейлы, носящей под сердцем их будущего ребенка. Кроме того, Увайс умудрялся изыскивать из своего скудного жалования кое-какие средства и для родителей, живущих в другом ауле.