А пока лесом, полями к обеду я добрался до кольцевой автодороги и повернул обратно. Голова была занята одним и тем же: как быть? с чего начинать завтра, когда я погружусь в этой кипящий котел с его нравами, привычками, традициями, которых конечно же нет на огромном советском пространстве. Поражала, прежде всего, атмосфера, которая сложилась в коллективе, руководителем которого я был назначен. Взрослые люди, с образованием, скудным, правда, но неплохим жизненным опытом, воевали друг с другом не на жизнь, а на смерть, а к учебному процессу относились как к тяжелой нагрузке и увиливали от работы, как только могли. Девиз был простой и ясный как божий день: чем меньше учеников на уроке, тем легче проводить такой урок. А то и вовсе оставить одних ребят, дав им задание, а самим выйти в коридор посудачить о том, о сем, посоветоваться, на кого бы накатать очередную кляузу в райком партии, или в комитет партийного контроля.
Распутство и пьянство, полное моральное разложение, и низкая духовная культура, пьяные оргии, таковы краткие особенности почти каждого члена педагогического коллектива. Может, потому, что нечего было дать молодежи: за душой ничего не было. Духовная нищета, моральная и нравственная убогость и беспрекословная верность идеям светлого будущего, сводили их на один уровень с учениками по знаниям тех предметов, которые они преподавали. Все, на что они были способны это назвать номер страницы в учебнике и потребовать, чтоб ученики конспектировали. Но у учеников даже не было тетрадей и ручек. Вместо ведения конспектов, они перочинными ножами делали бороздки на партах, типа Ваня + Маня = любовь. И это не гденибудь, в тьму тараканьи, это в Москве, столице государства. Какой пассаж! Я уверен, что даже сейчас, ктото, прочитав эти строки, назовет их злым вымыслом. Но я нисколько не кривлю душой.
На самом деле, все обстояло гораздо хуже, ведь я не знал и не мог знать всего, что творилось по ту сторону директорского кабинета.
С кем можно браться за дело, думал я, шагая вдоль огромного сада, где почемуто отсутствовал сторож. Я вспомнил поговорку: один в поле не воин, но тут же пришла на ум и перевернутая поговорка: и один в поле воин. Уж если я согласился быть этим воином, то я должен проявить выдержку и быть беспощадным к каждому горепедагогу, случайно ступившему на педагогическую стезю. Необходимо было приступить к непопулярному в то время методу руководства отказаться от воспитания кадров и немедленно приступить к разгону этих кадров и набору новых, с которыми можно браться за дело.
До какихто педагогических новшеств было далеко, как до луны, необходимо был сначала навести элементарный порядок, перекрасить стены, залатать крышу, чтоб вдоль стен не стекали струйки воды, сменить мебель, выгнать негодных работников, всех до единого и набрать новых светлых, красивых, образованных, способных чтото дать молодежи.
6
На следующий день, в семь часов утра, когда московские улицы еще освещались электрическими фонарями, я уже был в училище. Хотелось увидеть, как, когда училище просыпается. Когда приходят ученики на завтрак, ждут ли их преподаватели в своих кабинетах, копошатся ли они в конспектах, наглядных пособиях, готовясь к первому уроку, который начинается в девять утра, как в любом учебном заведении огромной страны. Станции метро «Каховская» еще не было, приходилось пользоваться наземным транспортом. Едва выскочив из автобуса, я в первую очередь глянул на здание училища и пришел в замешательство: ни одно окно на этажах не светилось, входная дверь вотвот сорваться с петель, но полотно поскрипывает на ветру, кажется, никто ее не закрывал на ночь.
Мертвая тишина производила жуткое впечатление, будто все вымерло после землетрясения. Я кашлянул, и эхо ко мне вернулось с верхних этажей.
Любое учебное заведение это кипящий котел, гул стоит даже тогда, когда идут уроки: в фойе этажей бродят дежурные, опоздавшие, удаленные с уроков, педагоги, родители учеников. А тут мертвая тишина. Ах, да еще два часа до начала первого урока, вспомнил я и ринулся в ученическую столовую; повара уже крутили и тут же жарили котлеты. Оживал маленький базар, заключенный в четырех стенах. И к восьми утра явился дежурный. Он прошел на кухню, не надевая белого халата, передал заявку на четыреста двадцать человек на завтрак, обед и ужин.