Я проклинаю Ангро-Майнью и без внешних атрибутов. Мы называем это туфтой чистоплюи на станут нюхать под Хвостом у Дракона. А ты часто куришь. Гробишь ты себя этим, Гленн меня увидел и куришь, а если бы я не пришла тоже, наверное бы, курил. Пачку в день выкуриваешь?
Смотря в какой день, ответил Гленн Мердок.
Сегодняшний подойдет? спросила она.
Сегодня мне не хочется считать!
Мужчина, ты пропал.
Седов бы ему так и сказал, но Седов еще не в Чикаго, он месит свет в Уланском переулке; проявляя неблагоразумную вредность он не выпускает изо рта залетевшую туда муху и собирает положительное излучение: фотография этой девушки оказалась у него благодаря их общим знакомым Екатерине Давыдовой и Евгению «Агдаму» Гурову.
Познакомься с ней, порекомендовали они, она в этом вроде нуждается.
Ветра нет, но есть земля и огонь: на конце сигареты. Песчинки кофейного печенья расползаются по зубным щелям. Из-под скамейки слышатся жаркие поцелуи; Седов подумал, выпил вина, неторопливо изучил фотографию: вполне приятная крошка, после секса с ней можно будет узнать и ее мнение о жуке скарабее, как о символе вечной жизни назначив через «Агдама» Гурова ознакомительную встречу, он пришел на выбранную им самим улицу с крайне большими надеждами. Вскоре пришла и она.
Прийти, она пришла, но на девушку с фотографии не очень похожа. Сидит, плотно сжимает ноги, по возможности поддерживает беседу: вы интересная девушка вам со мной интересно? си да? по-японски си это смерть; похлопывая себя по коленям, Седов украдкой скашивался на фотографию.
Она смеялась над собственными шутками, приукрашенно пересказывала чужие жизни Кейт Уинслет, Витас, Чарли Менсон; Седов с каждой минутой становится все мрачней. И когда она откинула перед ним вуаль своих страстных мечтаний о нахождении хорошего человека, Седов, напоследок сверившись с фотографией, не выдержал.
Да это же не ты! прокричал он. Мне ведь не тебя обещали! Даю слово чести, что не тебя!
Вскочил из-за столика и прочь: ее ни в чем не обвиняя, но прочь. Он ринулся прочь. Не война в нем и не перемирие.
Просто больно.
Седову никак иначе. Мартынов заступает на вахту насыщенного одиночества. В начале восьмидесятых самым старшим из обитателей их двора был Кирилл Евгеньевич Антоневский: самым старшим из тех, кто с ними вообще общался.
Они тогда еще не вышли из периода отсутствия тяги к спиртному, и солнце сдерживалось от затмений, из весенних почек распускались бесполые эльфы, жизненный опыт Кирилла Евгеньевича Антоневского наигранно хриплый голос, небольшая телесная сила, поставленные вплотную друг к другу глаза казался им гораздо обширней их собственного, и на основании этих представлений они с неослабевающим вниманием слушали его, навеянные, как они тогда думали взамен чего-то лишнего, поучения.
Цените, чуваки, женщин, говорил им Кирилл Евгеньевич Антоневский. Цените их за то, что они женщины. Любая из них способна доставить вам
Он мечтательно облизнулся. Они: Мартынов, Седов, уже начинавший погружаться в тексты пирамид Олег Игнатьев этого почему-то не восприняли.
Вы говорите, любая? спросил Седов.
Самая любая, ответил Кирилл Евгеньевич.
Однако
Любая! воскликнул Кирилл Евгеньевич.
С отеческой теплотой щелкнув по носу сидевшего к нему ближе всех Олега Игнатьева, он довел свою мысль до эффектного, как Мартынов теперь понимает, завершения.
У любой женщины есть тело, сказал Кирилл Антоневский. Остальное, братцы, уже детали.
Что с ним стало потом, когда они уже навсегда покинули свой двор, Мартынов не знает. Но хотелось бы, чтобы он и сейчас был еще в состоянии.
В состоянии хотя бы помнить.
О тех растоптанных временем днях.
О том себе.
О нас.
Об энергетике горячего асфальта, сквозь который из базальтовой магмы, через земную кору, в пробных, безалкогольных снах Мартынова, тогда еще сознательно пробивалась целебная трава Мавус. С наказом от шумерского единорога и с успокоительной вестью от воплощающей здоровье Гигиеи, славной чебурахи и дочери самого Асклепия.
Наконец, после неописуемых лишений, наружу прорвался разведчик; оглядевшись по сторонам, он поседел и увял от страха.
Оказалось, что Пианит Ско вылез на крайне оживленной автомагистрали, и вдобавок в левом ряду. На «Соколе», где-то там; разведчик рванул обратно, но не тут-то было: асфальт сплотился и не пускает. Амба. Беда.