Некогда ему. Совершенно некогда во второй раз в собственных глазах выглядеть идиотом.
4
Утро было сказочное, и Корнилов коротал его тем, что потягивался не подтягивался, а именно потягивался. То есть в кровати. Экстренных дел на сегодня не планировалось. «На работу? Смешно. В могилу? Тоже не грустно» Корнилова это не нервировало. Даже наоборот, их отсутствие только способствовало такому нелишнему занятию, как лежание в кровати: час другой с утра, пару часов после обеда, а там уже подошла ночь скажешь себе: «Спокойной ночи» и мужественно засыпаешь активистом доставшейся тебе при разделе наследства комы. «Привычка к отсутствию радостей, для моих зубов не надо сладкой пищи, счастье не обладает субститутами, но некоторые правила способны быть и исключениями из них самих».
Корнилов перевернулся на левый бок. Еще можно поиграть в слова. К примеру в такие, как гений и гей: если в слове гений третью и четвертую буквы перенести вперед, получится «ни гей», следовательно, допуская провокационную погрешность, гений это не гей. Корнилова это обрадовало: геем он не был и стало быть у него были все предпосылки для того, чтобы быть гением. От подобной перспективы он едва но это «едва» превышало экватор выпекаемого Ими пасхального кулича не прослезился. Ему захотелось поклониться и трепеща от оказанной чести, простонать: «Спасибо вам, люди. Спасибо вам за то, что вас здесь нет». Но тут в дверь позвонили. Вот так всегда: стоит заняться чем-нибудь полезным, так нет, обязательно побеспокоят наверное, будут предлагать что-нибудь купить. Какую-нибудь вешалку на батарейках.
Подойдя к двери, Корнилов посмотрел в глазок. Все оказалось хуже, чем он ожидал.
За дверью стоял участковый.
Открывай, Корнилов, сказал он. Я знаю, что ты дома.
Корнилов доложил себе о визите невидимой визитеру усмешкой:
А откуда ты это знаешь? Космическая разведка? Теперь они своими хоботами уже и в окна заглядывают?
Не твое дело. Открывай.
Минуту. Только душ приму и ценные вещи попрячу.
Корнилов, не идиотничай. Я по делу.
Данное замечание, по-видимому, должно было утвердить визитера в своих незаурядных правах, безапелляционно отвергающих поползновения навещаемого сохранить заочность их общения на прежнем уровне ничего из себя не представляющем и бывшим для Корнилова in extenso приемлемым.
По своему? спросил Корнилов.
Что, по своему?
По своему делу?
Уж не по дядиному
Да произрастет лишаем потомство твое, Бандерлог, да не разойтись тебе на узкой дороге с плюющимся скорпионами верблюдом.
А у тебя и дядя есть? поинтересовался Корнилов. Может, под тобой и женщины не смеялись?
Давай, давай Я все равно никуда не уйду.
Совсем заняться нечем? Сочувствую Там в коридоре коробка стоит. Нет, правее. Можешь на ней посидеть.
Корнилов не любил Бандерлога. Его вообще никто не любил в никто включаются мягкие женщины и жесткие деньги; нежные лиры творчества и пугливые стиратели пыли с треснувшего барельефа «Садко-гусляра, своими гуслями всех уже до озверения умаявшего» и есть небезосновательное предположение, что и не полюбит. Бандерлог был настоящей сволочью, и сволочью не забитой и приниженной, как Троянский конь, впоследствии ускакавший и от греков, а самоуверенной и до дикости наглой. В отрочестве велика мощь отчаяния сего изворотливо ускользающего времени Корнилову довелось поучиться с Бандерлогом в одном классе. Та еще радость. Отнюдь не верх блаженства по части различных, подрубающих навзничь побеги сносного настроения подлостей Бандерлог являлся неумеренным лидером. По-своему титаном. Феноменом. Правда, был один случай Корнилов не сдержался и рассмеялся в голос.
Бандерлог навострился.
Чего ты там смеешься? спросил он.
Свое отражение в зеркале увидел.
Мерзкое зрелище, да?
Он и слово «Бог» без ошибок не напишет, а все туда же: споткнется и рухнет в снег. И лежит в нем без сознания без сознания, но злющий.
Ага Ладно, Бандерлог, вали отсюда.
Не смей называть меня Бандерлогом! Не смей и все! Зови меня товарищ лейтенант.
Хаттаб тебе товарищ
Его, кажется, убили.
Тебе бы тоже, да? Согласен, да?
Ну, так вот, был один случай. В школьные годы у Бандерлога неоднократно воплощалась одна убедительно проводимая в жизнь заготовка: в день важной контрольной, к примеру, по русскому важность тогда танцевала на прогнивших слезами юного мироистолкования подмостках он приходил в школу с загипсованной правой кистью и, удобно разместившись под безразличным взглядом преподавателя, выдавал угождающе-протяжную трель щенячьего поскуливания. «Ничего не поделаешь, говорил Бандерлог, не все во мне сегодня живо». Руку он, разумеется, гипсовал сам и достиг в этом волевом упражнении определенных высот в учительских кругах ему поначалу сочувствовали: «ну и скоты же его родители: и глупым лицом, и слабыми костями ребенка наградили», потом уже удивлялись: «до чего травмоподверженный мальчик», а затем начали понемногу догадываться, где тут зарыта собака. А может, и целая корова. И как раз тогда, когда их догадливость достигла пика, Бандерлог сломал руку по настоящему. Или ему сломали, благо основания, буквально, валялись под ногами короче, задевая животом за второй подбородок, Бандерлог протискивается в школу, садится на место, кряхтит, демонстрирует всем видом, как ему паршиво, и учитель физики Валентин Сергеевич Хипланов: поклонник печальной скромности ничего ей не добившегося Ниенса де Сен-Виктора; великолепного «Сентиментального путешествия» Лоренса Стерна и ненавидевших этого физика пожилых фигуристок только ехидно хихикнул: сходи, сказал он, к доктору. С доктором Илваровым все уже было оговорено предварительным сговором: он посадил Бандерлога на стул, а сам спокойно, без пены изо рта и робкой эрекции достал довольно увесистый молоток. Вот так а-ааа!еще так ё-ёёё! Как говорится и здесь, и в контексте любовной авантюры с физически не подтвердившим снедающее его желание: «вышла небольшая конфузия». Все, само собой, и не над собой, посмущались, покривили губами, и успокоились. Какой смысл терзать себя понапрасну жизни Бандерлога и близко ничего не угрожало, а все остальное, по большому счету, выставляемому растопыренными пальцами провидения в глаза пока еще моргающих ими адептов нетленного духа суета и бестолковые аллюзии на нее. Да Приятное воспоминание. Но несравнимое с ныне транслируемым в голове сновидением; со вчерашним сном, почему-то переложенном на тревожные стихи о трансляции заранее не предупредили, но так уж заведено.