Мы заглянули к тебе на огонек.
Не смешно. Я спекся и пеку оладушки. Не отвлекаясь на локальные удачи во вроде бы налаживающейся личной жизни.
В сиянии пьяных вакханалий потянувшая мою сердечную мышцу Людмила не любила «Стоунз»: Джаггер не попадал все чаще, Ричардс из-за этого злится, играя все яростней; хваткая Люда подсовывала мне фотографию неизвестного младенца давай пропустим его вперед.
Безнаказанно показывая язык, шататься по Антарктиде в толстых коротких лыжах.
Я с ним не выйду. Во мне мои кости, они мои гости, специально ломать их не стану; если я разгонюсь, то разгонюсь ты спроси. Люди скажут. Однако, я не в том положении, чтобы бояться летать на одномоторных самолетах. В самом деле.
Убеждения, от которых встает, уготовили мне бесконечность; лицам на предвыборных плакатах выкалывают глаза, ты наширялся и задумался о Родине? не вдолбился, не вдалбываюсь, не взявшие ни единого города солдаты идут тверже; поглощая испускаемый Людмилой свет, сижу дома, пишу доносы, неправда Твою дорогу пересекла инвалидная коляска.
Кто в ней?
Над ней тучи филинов. В ней едущий развеяться нелюдим Алексей Финалов, набравшийся от «Ракеты» мыслей об освобождении человека звонили к вечерне колокола, глушили раздумья об недостижимых мирах, да, амиго, разливается металл, осуществляется идеологическая диверсия, что такое огонь? расскажи мне, что такое огонь? ну, слушай.
Был бы я бегуном, я бы бегал. Имел бы ноги. Бежал на заключительном этапе эстафеты четыре по четыреста метров, догонял и бил палкой мне бы надоело смотреть на мелькавшие впереди черные ляжки; все черные, здоровые, пышущие веселой жизнерадостной ограниченностью, США, Англия, Франция; перепрыгивая через упавших, я бы пришел к финишу первым, команду бы дисквалифицировали тут журналисты. Холопы. В недоумении они интересуются: «Вы же настигали! по-другому же не приблизиться для удара, зачем же? и без того бы обошли» тупые болтуны. Зовет меня Тибет, Тибет зовет, ух-хх. Навязчивые дебилы. Без желания долбить их палкой я бы никого не достал ни-ко-го, неужели сопротивляемость вашей серости настолько высока? только это и придает мне сил. Умственное превосходство и желание долбить. Из-за него я в инвалидной коляске и оказался.
На шее ладанка с родной тульской землей, клейкая ладонь лежит на пустой кобуре; прибавить бы парусов, разнять бы дерущихся собак, вам, девушка, туда не ко мне.
Видишь, какая обстановка. В форме для выпечки пасхального кулича поселился подаренный «Ракетой» хомяк. Для ускорения процесса в мозгах я читаю ему шахматную брошюру «Как сразу стать отличным игроком», и он, распушившись, издает тигриное фырканье.
Жизнь все расставит по местам. Нас объединяет холодный блеск глаз, нормальность и ненормальность, мгновенная реакция на приход участкового, пошла такая полоса: у меня вновь пора детства. Примерно четвертого. Сморкаясь кровавыми сгустками, я люблю свое тело, его никчемные остатки, любовь не обоюдна, слышали бессвязные крики? Это я орал.
С моими размерами мне удобнее мастурбировать сразу обеими руками. О-оох, cool, о-оох, really cool, Дзержинский справедливо говорил, что на каждого интеллигента должно быть заведено дело. Не уходите, лейтенант. Спасибо за кобуру.
Не уходите постойте я сейчас на вас концу.
На меня?!
Смотря на вас. Сексо, сексо, сексопатология, пьяный страждущий я, служебное расследование погонам не грозит? если хотите, я могу исследовать ваше сердце, вы храните некую тайну? женщины, братец колючки, некоторые ядовитые, к низким средствам не прибегаете? шесть раз поднял ее на вытянутые, а на седьмой чуть не сдох.
Поговорили и ничего. В Италии футбол, зима и снег, секунду! у меня нет оправданий! возвращаясь к жизни, я схож по оручести с окоченевшими фанатами; из каменной кадки выглядывают зеленые цветы, отклячивает зад немытый «SAAB», бутылка стоит на березовом листе, лист лежит на земле, земля вертится, как наказано мы ли в порядке?
Заливаясь дурным смехом, я весь на нервах. Увеличиваю процент подростковой беременности; иду против солнца, поедая фрукты со сложными гранями, позитивные мысли оставлены раздувшимся покойникам, на последнем издыхании машут крыльями отчаявшиеся бабочки, я в стороне. Потеряв рассудок, несу бремя белого человека, уговаривая себя словами Киплинга: «неси это гордое время, будь ровен и деловит, не поддавайся страхам и не считай обид», кричи тише. Или услышат.