Первый поместил в музей не только русскую классику, тенденциозно перечтя ее как якобы анахронично воспевающую идеалы свободы нынешнего «свободного и открытого» общества. Но и своих пророков, зовущих к обращению: Диккенса, напоминающего о чести и совести, вере и любви, пусть невольно освятившего пафос абстиненции в глазах берущих крайнее; Шоу и того же Уайльда о лицемерии как спорте; честного По с его таинственной космологией и мнимой недобропорядочностью выпивохи, бросающейся в глаза опасным трезвителям, этим предтечам культа эффективности и расовой состоятельности в Прогрессивную, послерабовладельческую и неосегрегационную эру; Твена, с пафосом против ложного морализаторства, доходившего до обвинения его лукавыми фундаменталистами в тех же крайностях, что и По, натурально, в наилучших побуждениях; последнему якобы противостоящего имперца Дойля, отнюдь не воспевающего косное и ложное как суть взлелеянной традиции; Гессе, с его манифестом тяготения к подлинности, чему не должны помешать ни шелуха мещанства, ни беспутица переходно-распутных нравов; и Стейнбека в его проницании природы широкого, повторяющегося Дефарминга, способного извести больше народу, нежели военный коммунизм и левый тоталитаризм, изобличение коего исключительно в смысле советской историчности поспешно приписывается Оруэллу как, не исключено, спецслужащему либо сочувствующему, что не затемнило опасности и ее трансферабельности сквозь времена и ценностные стены.
Коррупция (лат. «ржа/тля/лжа, обрыв/порывание») знаменует опасность стерилизации институтов, отмены поступательности традиции, как указывалось, ложно отождествляемой с консерватизмом. Бытуя на Востоке (бакшиш, «вход через заднюю дверь», симония и «симфония» как непотизм) и Западе (лубрикация, суборнация, эксторция, дозволенный лоббизм и крониизм под видом нетворкинга), она выгрызает свой ареал зачастую без боя. На Востоке маскируясь под «высокий контекст» и «доминантную неформальность» правил; на Западе вплетаясь во въевшееся лицемерие и reservatio mentalis (мысленные оговорки, клятвы понарошку). Мешает ли все это творчеству или же существует параллельно, подобно раковой опухоли, carcinoma in situ, не тревожа или не выявляясь «до времени, времен и полувремени»? Несомненно, вмешивается самым обстоятельством отравления чистоты сердечной, что не только мешает узреть Главное, но требует повышения доз лжи, а вместе и нарастания их системности, притом неотвратимости частной и технической неотменяемости (даже при простоте избавления, как в случае системных ошибок), когда ставки кажутся слишком высокими.
И тогда, в одних и тех же головах, начинают сходиться нет, не частности, но именно крайности, так что и психиатрия столь же актуально-насущна, сколь и бессильна, а поддержание длительной жизнедеятельности организма не проблема в сравнении с нарастанием энтропии в виде тщеты и диссипации смысла, коего по Брэдбери, который полвека назад также все предсказал столь усердно бегали в поиске суетного утоления, развлечения гаджетами и чужими жизнями, совлечения различения, коему способствуют книги, которые для того и решают сжечь, чтоб не бередили совесть. Испепелить, пока те не испепелили тебя. Спалить, разумеется, фигурально, «гибридно», заместив их новыми решениями или, на худой конец, новыми гуру. Да вот хотя бы пропонентами и адептами неопаганизма. Ведь, если в средние века инквизиторам казалось, что колдунов да ворожей слишком много, и это беда, то теперь ими беда усматривается в видимой недостаточности, недоминантности новых вожделений и ценностей как коррелятов свободы.
Дьеп, гестапо, глубинность уловима ли связь? Первое название поселения во французской Нормандии, с времен викингов означавшего «глубь» (норд. djupr), сквозь которую пронеслась Столетняя война, и где еще недавние поработители (коим выдадут харизматичную Жоанну условно свои же) предстанут ситуативными союзниками против Виши, что не помешает открывать «дружественный» огонь. Это преддверие операции в Час Ч (D-day) станет символом напрасных трат и потерь, но из коих можно и нужно вынести урок, тем цинично? обратив «бросовые расходы» в «инвестиции». Однако, и это не помешает сему повторяться в Афганистане, на Ближнем Востоке, да и повсеместно, где привычно союзные авантюристы не устанут приписывать себе победы очевидно, в виде посеянного хаоса там, где ломление не вполне выгорело. Но ровно о ту пору еще процветала структура, чье название содержит немецкое geheim (букв. «глубинное, тайное»), пусть и в выхолощенном смысле перекочевавшее в то, что ныне блюстители свободы и нравов-как-безнравственности величают «глубинностью» махины, механизмов контроля, системы подавления и отбора лояльных да благонадежных (с весьма красноречивым переносом уточнения staat). Одно дело, когда сему радуются непосредственно причастные, и притом не афишируя; и совсем иное когда о том же ликуют журналисты да электорат от люда простого, заведомо не наделенного ничем, кроме клубно-ценностной солидарности да разве что голосом в сетевой пустоши. Это важный, критичный слом изнутри поистине случай, когда отрицательный «оптимум» эффекта, MRTP и вообще портфельной взвеси сулит повышение цены контроля внутри самого клуба и в его окрестностях. Что и отмечается последние лет пять явно (с ускорением-сгущением времен, почти по Марксу и даже Маркесу, в последние год-полтора), хотя структурные паттерны наметились десятка два-три уж лет тому назад.