И какие же это доказательства? его слова были полны угрюмого спокойствия.
Мне и вам известно, что прямых доказательств пока не получено. Но вполне понятно, так сказать, общее направление развития научной теории
Профессор склонился над столом, а потом поднял голову и вперил в меня сосредоточенный взор.
Да будет вам известно, молодой человек, прошипел он, начиная по очереди гнуть пальцы, что фактор черепа есть фактор первостепенный!
Несомненно! ответил я.
И пока что телегонические влияния сомнительны?
Безусловно!
Вам внятно, что плазма зародыша отлична от партено-генетической яйцеклетки?
Без сомнений! рявкнул я, удивившись своей дерзости.
И что это может доказать? спросил он таким ядовито-вкрадчивым тенорком, что я заледенел.
Я развёл руками.
Да! В самом деле И что же это доказывает?
Сказать? ещё более ядовито пришёптывал он.
Ну, будьте любезны!
Это доказывает всего лишь, взревел разъярённый бычара, что другого такого прощелыги, как ты, не сыскать во всём этом грязном Лондоне! Ах ты, гнусный, наглый папараццишка, ты так же скверно судишь о науке, как и о слове «порядочность»! Я тебя
Его грузная туша взлетела с кресла. Глаза его пылали сумасшедшим огнём. Но даже такой страшный момент не мог ничего поделать с моей репортёрской наблюдательностью, и я с изумлением узрел, какой низенький мой профессор. Он приходился мне ровно по плечо, эдакий сплющеный Геркулес, вся жизненная мощь которого воплотилась в богатырской груди и титанических плечах и потом ушла в бескрайние глубины мозга.
Я тут изголяюсь, молю чушь, тролю вас, сэр! завопил он, вытянув шею и как динозавр, растопырив лапы над столом, Я несу жалкий, несусветный вздор! И вам пришло в вашу птичью голову потягаться со мной, жалкий мальчишка, вам, чей мозг едва ли превышает размеры лесного орешка! Вы, вонючие писаки, возомнили себя великими моралистами! Вы, проклятые щелкопёры и лжецы, сочли, что уже наделены властью мешать любого святого с навозом и возносить мерзавцев за облака? Вы вознамерились думать, что мы, разумные и свободные люди, присягнули валяться у вас в ногах, жалостно вымаливая у ничтожеств проплаченную похвалу? Этому нулю протекцию, а этого трудягу затоптать и стереть в порошок! Я в курсе ваших низких игр! Не слишком ли высоко вы забрались? В хорошие времена вас видно не было, под столом все ходили, скромники, дорвались теперь? Мерзкие болтуны! Я вас в угол поставлю! Сэр! Надеюсь, вам уже понятно, что Джордж Эдвард Челленджер вам не пара! Мной никто никогда не командовал! Я предупреждал вас, но вы не послушались, теперь пеняйте на себя! С вас фант, любезнейший экс-мистер Мэлоун! С вас причитается! Вы сами затеяли эти опасные игры! Вы проиграли! Вон!
Это было слишком даже для такого рождественского барашка, как я.
Слушайте, вы, сэр!.. крикнул я, одновременно тихо отползая к двери, Ваше право браниться сколько вашей душе угодно, но этому есть предел! Я не позволю наскакивать на меня с кулаками наперевес!
А! Он не позволит! Он не даст! как танк накатывался он на меня, олицетворяя всем своим видом абсолютную угрозу, и вдруг остановился, и сунул внезапно уменьшившиеся в размерах пухлые лапки в карманы маленькой школьной курточки, которая скорее подошла бы отличнику в младшем классе школы, чем знаменитому европейскому профессору, Впрочем, если бы мне было впервой выкидывать из своей передней всякую шушваль! Дюжина таких субчиков уже вылетела плашмя на улицу! Постарайтесь не разбить морду о плитуар! Я готов платить за каждого выкинутого в окно платить полный штраф по три фунта пятнадцать шиллингов! Что сказать немного не дёшево, но наука требует жертв! А теперь, дорогуша, не последовать ли вам по пятам ваших дебильных коллег? Как вы полагаете, это неизбежно? Вы согласны со мной?
Он снова раздулся в монстра и возобновил грозное продвижение в моём направлении, выбрасывая остроносые носы тапок в разные стороны, как клоун на арене цирка.
Меня посетила здравая мысль броситься обратно в холл, но я сразу отбросил эту мысль, как позорную. Пламя гнева уже начинало медленно, но неуклонно разгораться в моей душе. Ещё несколько минут назад я был просто пластилиновым дурачком, готовым соглашаться с чем угодно, и терпеть почти всё, но теперь пришло время возрождения моего пламенного собственного достоинства!