Юрка молчал и зло, нехорошо смотрел на стол. Это значит, что сегодня кому-то не поздоровится. Юркина злость будет искать выхода на темных улицах.
Везде грязь, неустроенность, хамство, Виктор Иванович взял бутылку, снова выдержал паузу, но на сей раз плеснул водку на дно стакана. Пил он очень давно и был отлично осведомлен о своей алкогольной мере: когда водка уже не улучшает состояние, а стремительно его разрушает. И ничего нам уже не переделать, потому что мы сами не знаем, чего хотим.
Квартиру, машину, бабу. Добрую ехидно подсказал я.
Не юродствуй. И не придирайся к словам. Все намного сложнее.
Конечно, сложнее, Виктор Иванович, я начал злиться, не понимая как выразить словами, почему кругом так много пьяниц. Пил бессребренник-бомж, которого окоченевшего нашли ранним зимним утром под забором поликлиники, и пьет миллиардер арабский шейх, пьет Паша-летчик, у которого едва ли дружат два десятка слов и пил поэт-гений Владимир Высоцкий. Что их объединяет? Да они просто люди со своими печалями и радостями, но почему они пытались и пытаются найти утешение или ликование на дне стакана? Этого я никак понять не мог. Но какая-то же истина есть? Или система похоже, я совсем запутался. Я был молод и глуп, чтобы понимать происходящее, но ощутил состояние вечного карнавала, который не прекращался в нашей суетливой жизни ни на один день.
Истина, система, Виктор Иванович передразнил мою интонацию. И уже более дружелюбно сказал: Когда хоть немножко познаешь самого себя подрастешь то есть, тогда можно будет поговорить и об истине, улыбнулся отставной офицер. Знаешь, почему люди с ума сходят? не дождавшись ответа, Виктор Иванович опрокинул содержимое стакана в рот, сморщился, понюхал хлеб, и вновь его указательный палец решительно устремился вверх.
Юрка, забыв недавнюю обиду, подпёр ладонью подбородок, его подобревшее веснушчатое лицо сосредоточилось в предвкушении интересного «расклада».
Бог нам дал доступные, важные и понятные всем позиции. Пашня, хлеб, любовь, семья, война, смерть, вдумчивым замедленным движением Виктор Иванович поставил пустой стакан рядом с невостребованной закуской. Живи, радуйся, наслаждайся работой, люби женщину и детей, побеждай врагов своих и чинно иди к Всевышнему на доклад. А мы пытаемся вторгнуться в недоступное нам, напрягаем свой слабый, не рассчитанный на такие нагрузки мозг. Истина, система, маркёр снова добродушно улыбнулся, давая понять, что говорит он это беззлобно, бесконечность, четвертое измерение, искусственный интеллект и прочее, прочее Не надо это нам. Будь проще, естественней. Жизнь гораздо примитивнее, чем принято думать.
И правда, когда я представляю бесконечность, то у меня голова начинает болеть, сказал Юрка. Даже его заинтересовала эта тема.
А ты не вникай и не думай об этом. Думай о вине, Виктор Иванович рассмеялся и лукаво посмотрел на меня. Знаешь, что по этому поводу сказал писатель Салтыков-Щедрин? «Главное, не вникай. Был у меня приятель, не вникал благоденствовал. Стал вникать удавился». Виктор Иванович по-детски блеснул глазами, и лишь в паутинках морщин возле них чувствовалась тяжесть прожитых лет. Важнейшим из искусств, Юра, является похмелье и способы выхода из него. Запомни это на всю жизнь.
Но Юрка не запомнил.
VII
Невдалеке от скверика и на значительном удалении от остального жилого массива, стоял одноэтажный дом, скорее даже барак. Проживали в нем семьи работников небольшой фабрики «Пух-перо», основной продукцией которой являлись подушки и перины. Куриные перья, перед тем как попасть в альковные принадлежности, варились в огромных алюминиевых чанах, а затем сушились в автоклавах. Фабрика, мягко говоря, воздух не ионизировала, и запах вокруг нее витал отвратительный. Когда ветер дул со стороны предприятия «Пух-перо», прогуливающиеся в скверике горожане зажимали пальцами носы и спешили ретироваться с места досуга и развлечений. Жалоб на вопиющее безобразие в администрацию города поступало немерено. Аппаратчики всё же смогли отыскать резервы из бюджета, и вскоре технология на фабрике была улучшена неприятный запах исчез, вернее, почти исчез. Вместе с ним улетучилась определенная атмосфера района, к которой за несколько десятилетий большинство жителей уже привыкло. Местные алкаши, выпив очередной стакан бормотухи, сетовали: «Эх, теперь курочкой не пахнет» и шумно втягивали рдеющими носами нейтральный воздух. Однако фабричная труба продолжала дымить, тем самым сообщая горожанам, что аксессуарами Морфея они обделены не будут.