В кухне, благодаря термосу «поттеру», всегда имеется кипяток: Семеныч и среди ночи не прочь побаловаться чайком с халвой, пахучие маслянистые кусочки которой он извлекает из полиэтиленового пакета толстыми пальцами. После чая он пьет сырую воду из-под крана, холодную и пузырящуюся, и в результате к утру неизбежно опухает.
И каждый день, несмотря на строгий контроль сына, он исхитряется «поддать».
«Не иначе, товар втихую продает», – подозревает Шура. Одна из двух комнат квартиры на треть завалена мешками и коробками. В них продукция, которую Шуре привозят на реализацию из Южной Кореи или Китая. В основном это колготки, косметика, тапочки, женское белье.
Когда кто-либо из Шуриных компаньонов наведывается за товаром, Семеныч не упускает случая «стрельнуть» десять, а то и двадцать рубликов.
– Сколько уже Саше твержу: хлеб кончился, а ему все некогда завезти, – притворно брюзжит он. – Вечно забывает. И что характерно: крутится, крутится, а весь в долгах, – Семеныч сокрушенно покачивает головой, разводит театрально руки, а сам едва сдерживается, чтобы не ринуться тотчас же в магазин.
Хлеба же у него полный шкафчик: кусочки, обрезки, половинки батонов – все в полиэтиленовых пакетиках, большей частью уже тронутое плесенью.
Сам Шура обитает у любовницы, на которую уходит у него львиная доля прибыли. Ежедневно под вечер он на всех скоростях влетает на своем микроавтобусе во двор и тормозит в десяти сантиметрах от стены (можно проверять с линейкой).
– Семеныч! – кричит он с порога и шагает без промедления в кухню или в жилую комнату.
А Семеныч уже стоит навытяжку, слегка покачиваясь, с оплывшим лицом, которому он тщится придать осмысленное выражение.
– Уже вмазал! – поражается Шурик. – Скажи, наконец, откуда у тебя деньги?
– Мама дала, – ворочает непослушным языком провинившийся.
– Ладно, с бабушкой будет особый разговор… Где бутылка?
Семеныч, отличающий нервное урканье Шуриного автомобиля и особенно его резкое торможение от сотни иных звуков, всегда успевает спрятать початую бутылку в мусорное ведро и присыпать бумажками.
Шура проверяет поочередно все кухонные шкафчики.
– Втираешь мне: хлеба нет. Да у тебя тут склад!
– Черствый, – капризно тянет Семеныч.
Заглядывает строгий опекун и под стол, и под диван в комнате, но никогда ничего не находит.
– Семеныч! Я тебя сколько предупреждал: будешь квасить – покатишь жить к бабушке?!
Семеныч скорбно приспускает веки.
– У меня здесь товар! Въезжаешь?! А ты, подпитый, или дверь не запрешь, или задрыхнешь с хабариком и спалишь все к чертям.
Семеныч понимающе кивает.
– Сегодня работал? – возобновляется допрос.
– А то как же! С одиннадцати до четырех! – гордо вскидывает голову обвиняемый.
– Гонишь! Я в двенадцать зарулил к маме, тебя и близко не было.
Шурик убежден, что Семеныч должен хотя бы отчасти компенсировать затраты на его содержание. Каждый раз вместе с порцией продуктов он оставляет задание: «зашкурить» и покрасить оградку на балконе, переупаковать товар, подвесить в ванной полочку. Сейчас Семеныч отделывает плиткой пол в туалете у Шуриной мамы, своей первой жены.
– Хоть бы рубль дала за работу, – жалуется он Шуриным приятелям. – Такая скупердяйка! Стакана чаю не дождешься, домой обедать езжу. Опять же: расходы на дорогу. И что характерно: работаю, работаю, как негр, – вон как руки цементом поело! – а все недовольна. И Сашу против меня настраивает.
Всем, однако, хорошо известно, какой из Семеныча трудяга. «Шланг конкретный», – характеризует его ближайший Шурин сподвижник Алексей, первый после Шуры мучитель Семеныча.
Семеныча как дармовую силу привлекают и ко всяким срочным работам: то товар новый привезли, таскать коробки надо, то машину требуется помыть и тому подобное.