Прядилов. Разнообразные в вашем народном сознании средства нестерпимую боль причинять. Вы, господин юнкер, в нашу постепенно формирующуюся компанию не вольетесь? Поедете с нами в деревню?
Алтуфин. В вымогательствах я не участвую.
Прядилов. А на машине нас довезти? Вы же превосходный водитель! Не тянет себя проявить? Машину я вам раздобуду.
Алтуфин. Василия надо вытащить
Зинягин. И подкрепиться вареным пшеном!
Прядилов. Василия мы на улицу не потащим. И здесь его не оставим.
Тарушанский. Любопытно.
Прядилов. На лестнице Василия бросим. Будем выходить прихватим и положим. Управдом думает, что он чекист, обнаружив, забьет тревогу вас, господин офицерский отец, в вашей квартире больше не жить. Господин юнкер пусть решает, а вы обязаны идти с нами. Или долгие допросы вас нисколько не беспокоят?
Тарушанский. Перед переходом в вечность путешествие в деревню я совершу не открою я вам, господа, что меня в данный момент, скажем так, заботит. Потому что не знаю. Устала голова у меня ответы давать, отдыха просит вы для меня поток, который подхватит и куда-нибудь понесет если из квартиры мы уходим, к чему из нее Василия выносить?
Прядилов. Найденный у вас труп приведет к тому, что вас объявят в розыск. Покойник на ничейной территории даст вам шанс проскочить. Из квартиры мы Василия вытащим, а кого увидим, назад затащим. Вы, господин юнкер, раньше на лестницу выйдете. На разведку.
Алтуфин. Не пойду я никуда
Зинягин. Я обстановку разведаю! В окружающем спокойствии уверюсь в дверь постучу.
Прядилов. Стучи вполсилы.
Зинягин. Не стану же я с размаха кулаком по ней бить. Василия вынесем и в деревню, отца Гаврилу трясти встреча с родной деревней. С крестившим меня святым отцом. Аж дух захватывает, как я соскучился!
Третье действие.
В темной комнате невзрачного батюшки.
Прядилов. Глаза у вас, батюшка, не любовью полны.
Гаврила. Наблюдайте, что наблюдаете. Встречать вас в высшей степени милостиво я не обязан.
Прядилов. Вы же священник.
Гаврила. Приходите в церковь, но не домой. Крестьяне-то здешние, а вы? Три поколения русской интеллигенции, заявившееся православную веру клеймить?
Прядилов. Свобода совести у нас в России объявлена. Если за предпочтение византийского направления вас обругивать будут скажите, и я лично Ленину напишу.
Зинягин. Кровопийце кремлевскому!
Гаврила. О власти ты зачем так?
Зинягин. В машине мы о вас говорили и до нас доходило, что батюшка вы, видимо, красный. Мнение о Ленине положительное вы имеете?
Гаврила. Ты знаешь мой ответ. Из-за заботы о судьбе храма иной невозможен. На автомобиле, значит, ко мне приехали?
Тарушанский. На угнанном. Когда угоняли, я волновался, но все получилось.
Гаврила. Помимо некоторого гнева, в растерянность меня ваш приход погрузил. А вы ко мне вдобавок на автомобиле, к тому же ворованном к великим целителям на чем только не добираются на корабликах, на верблюдах, но я этим не знаменит. Могу обвенчать, провести отпевание, немного могу. (Чиркулевой) Твоему мужу я зубодера в городе посоветовал.
Чиркулева. Дантиста Бейхмана.
Гаврила. Удалил он ему, не прогнал за малостью оплаты?
Чиркулева. Из города мой возлюбленный муж прибыл уже без зуба.
Гаврила. Бейхман зубодер исключительный двурукий. Обеими руками рвать может. Я, говорит, не левша, но вам, батюшка, левой я дерану болела у него правая. Вывихнули, когда волокли.
Прядилов. Еврейский погром приключился?
Гаврила. Пылавшие в народе огонь до убийств, хвала Христу, не разгорелся. Бросили Бейхмана. Не дотащили, куда собирались. На меня волнения не валите, я не подстрекал.
Алтуфин. Вы евреям приятель
Гаврила. Я?
Алтуфин. С вашим зубом к еврейскому стоматологу вы направились.
Зинягин. А к какому? От зуба тебя и кузнец, поплевав на ладони, избавит, а тонкие умельцы лишь евреи.
Гаврила. Окрестные священнослужители к чеху Гаврочеку ходят. Но я свои зубы господину Эфраиму Бейхману препоручил.
Прядилов. Любовь к евреям вы перед нами не выпячивайте. Мы не из ЧК.
Алтуфин. На сей раз, да, не оттуда.
Гаврила. Четкой определенности, я вижу, вы не сторонники. Иногда вы из ЧК, а иногда «выйдя из пределов Тирских и Сидонских, Иисус опять пошел к морю Галилейскому через пределы Десятиградия». Красиво апостол Марк написал?