Пробежав сквозь задымлённый кабинет, мы выскочили наружу и оказались в коридоре. Она мчалась вперёд, я за ней еле поспевал.
Стоять, стрелять буду! закричал, вооружённый автоматом милиционер на нашем пути. Я обнял сзади и изо всех сил, словно клещами, сдавил маму, чтобы она не двигалась, и нас не прикончили. Кто такие? Ты курьер? Почему гулящая носится по отделению голая с каким-то малолеткой!
Дяденька, это моя мама, как можно более мягким тоном заговорил я, удерживая её на месте, а вот мой приговор. Я развернул комок и показал ему. Можно мы пойдём домой, мы были у капитана.
Какой я тебе дяденька, щенок! Где повязки на глазах, суки! Он замахнулся на нас прикладом, но ударить не решился. Получили приговор, выметайтесь отсюда к собачьей матери! Разбегались тут.
Дайте, пожалуйста, какую-нибудь одежду и покажите, где тут выход.
Милый, ну ты куда пропал, промурлыкала зрелая потаскуха, приоткрыв дверь и выглянув из щёлки, я уже закинулась, не хватает только тебя до полного счастья.
Да подожди ты! рявкнул он, тут опять клиенты капитана Пидорасова. Надо же, ещё и живые, и невредимые.
Он сходил куда-то и вернулся с полосатой робой, всучил мне в руки со словами:
Мне некогда с вами возиться, у вас нет повязок, так что выйти можете только через вон то окно. Там невысоко, не прыгайте зараз, а просто свисните на вытянутых руках и отцепитесь, травка там мягкая, ничё не будет. Понятно разъяснил?!
Я так же громко согласился. Маменька немного пришла в себя и позволила себя одеть. На её спине красовался внушительных размеров герб ощипанной куропатки с двумя надрубленными головами. В задымлённом воздухе стояли диковинные запахи, от которых кружилась башка. Хотелось лечь на пол, остаться неподвижным и ничего больше не делать. Удивительно, но мне отнюдь не желалось покидать это здание, хотелось заглатывать этот ядрёный воздух вечно. Практически беспомощная мать начала раздражать и выводить из себя. Полчаса я уговаривал её пойти со мной и выйти в окно. Я на коленях умолял, затем угрожал, прикидывался и папой, и начальником, но она стонала: «Ещё, ещё, ещё разок, где ты его прячешь, не всё, чуть-чуть попробовать, тебе тоже достанется, счастья и радости хватит всем»
Вот дура-то, надоела уже, пошли со мной на выход, домой надо, мам, блин. Я применил силу и, обхватив её за шею удушающим приёмом, рывками потянул с собой, благо, она была со мной практически одного роста.
Серёжа, ты пользуешься моим бельём и косметикой, внезапно так чётко произнесла она, когда я открыл окно.
Да правда что-ли? измотанный и обозлённый оскалился я, Машка, ты собираешься сегодня домой или нет?
Ах ты подонок! Всю жизнь на тебя угробила Нужно было рискнуть. Ловким движением я выпихнул её наружу. Это был один из редчайших моментов, когда самый близкий и родной тебе человек обращается в заклятого врага, заслуживающего страданий или даже смерти. Господь учил: «Ни мать, ни отец, ни брат, ни жена и не соратник не помогут тебе в твоём деле, истинно говорю тебе: только ты сам искупаешь чашу жития, только ты решаешь на какой путь ступить, и если все эти люди мешают тебе, то без страха отрекайся от них или столкни со скалы в тёмную пучину». Это произошло так же быстро, как ослепительная вспышка умирающей звезды или скоротечная болезнь с летальным исходом. Меня что-то покинуло: то ли невесёлое детство, то ли прежняя жизнь, то ли ещё что-то безвозвратное. Я испуганно трогал потылицу, мне опять казалось, что она очень сырая. Сразу же после её удачной посадки я спустился следом, руководствуясь инструкцией милиционера. Мама вскочила и начала ощупывать себя с ног до головы, проверяя целостность тела после падения.
Мам, ну пошли уже а? Сколько можно? Я заботливо отряхнул её от пыли и сухих травинок.
Серёж, что случилось? спросила она, почти вернувшись в своё привычное состояние. Зрачки сузились, а движения вновь стали неторопливыми.
Мы ходили в отделение, мне выписали трёхступенчатый приговор, вот это и случилось.
Лимонное солнце парило ещё высоко. Скорее всего, часовая стрелка уже достигла полуденную отметку. Мы шли, точнее, бежали домой, так как ей было жутко стыдно показываться на глаза совершенно ничего незначащим людям в таком виде. У неё начали проявляться фиолетовые синяки на руках. Мне так сильно хотелось домой, несмотря на всё то, что стряслось. Это было единственное место на всей планете, где я мог быть на сто процентов собой: неподдельным, таким, каким меня сотворила сама природа. И мне, конечно же, хотелось, чтобы так было везде, далеко за пределами моей комнатки, ибо гей это особое украшение любой компании или места.