Его мир сформировался из греха и неумолимой необходимости, и всего, что, внушало надежду или любовь, что было для него как искушение дурацкого рая. В то же время он видел мир вокруг себя местом бесконечной драмы и очарования, с его неудачами, его добротой и не менее драгоценным злодеянием. Он был замученный язычник, родившийся слишком поздно, который закончил свою жизнь монахом, в настроении кьеркегоровского «страха веры», и предвещал празднование «возвращения» части русской интеллигенции к православной церкви.
b) Церковь
Ни одна картина консервативной России не была бы полной без очертания роли Церкви. Более того, тема станет понятной, если учесть, что многие из ведущих членов радикальной интеллигенции шестидесятых были сыновьями священнослужителей, которые провели свои ранние годы в среде, в которой православие было таким же фактом, как климат и история.
Отношения, которые преобладали между Церковью и государством в России известны. Их характер не был особенным в России, ибо в той или иной форме она поставила в неловкое положение все Церкви на протяжении всей своей истории: «это старая история, которая всегда остаётся новой». В девятнадцатом веке в России эти отношения быстро свели Церковь с реакцией и ее официальной троицей «православие, самодержавие, народность». Таков был неоспоримый факт, более прискорбный на самом деле как исторический комментарий к природе Церкви или природе человека, чем неверующие заставили бы нас поверить. Однако моя задача обсудить, какая «внутренняя истина» Церкви может означать, что на фоне такого положения вещей есть обеспокоенность главным образом причинами, которые заставили людей реагировать на Церковь в том виде, как они это делали, а не с какими-то попытками замаскировать признанную или непризнанную слабость Церкви в тайне своей трансцендентной непогрешимости.
Историк русской мысли, Василий Зеньковский, показал интеллектуальное развитие России после Петра I как постепенную поляризацию в сторону либо религиозного, либо церковно-традиционного православия, с одной стороны, или, с другой стороны, радикализма различных толков. Радикалы, по словам Зенковского, сохраняя утопическую привязанность к «Царствию Божьему на земле», оставили Церкви опасные и катастрофически провалившиеся заклятия светского характера или материалистических и «имманентных» отклонений.
Эта интерпретация, разработанная другими учеными, а также Зеньковским, основана на своеобразном заблуждении. Осмыслен факт, что именно Церковь сдалась секуляризму, полагаясь на то, как это все чаще бывает с материальной мощью и с существующим социальным порядком, и определяется, как оно есть, тяжелым весом внешних обстоятельств. Быть членом Церкви для сильного изменения тех самых качеств, которые делают для секуляризация, для подчинения человека обществу с его делом, иллюзиями и притворством, в то время как разногласия и отступление от Церкви выражало отношение духовной независимости и верность правде. Секуляризация была не столько отступлением от Церкви, как процессом внутри Церкви. «Меня так тошнит от плоских Панегирик, доставляемых мне в каждом городе», Александр I писал Прокурору Священного Синода в 1817 году, «что я решил запретить эту практику указом Священного Синода». Но практика, с ее неисчислимыми возможностями, была возобновлена к концу царствования Александра I и продолжала неослабевающую деятельность до революции. Это был даже не случай просто добровольного отречения от морального авторитета, и не просто переход к замкнутой церковной деятельности отношения, которые могут быть законно приняты в рамках светской не-религиозности или антирелигиозным обществом, где Церковь передает свое послание своим существованием, а не попытками принудить к признанию.
Русская Церковь жила в исповедуемом христианском обществе, в котором оно занимало важное и общепризнанное место. Она, по общему признанию, не стремилась к самостоятельному правлению, поскольку римская церковь утверждала и считала временной власть, но она стремилась править с помощью силы существующего порядка, и проповедовала особое социальное и политическое Евангелие, на котором прочно запечатлен существующий порядок.
Это Евангелие состояло, грубо говоря, в публичной защите социального неравенства, на том основании, что наш Господь сказал, что бедные всегда будут с нами, что Бог создал некоторых людей высокими и других низкими и наказал, и что чем больше страданий или несчастий, тем меньше вероятность впасть в проклятую ошибку гордости, тем самым утрачивая спасение. Одновременно не жалели усилий, поддерживая политический порядок и отбивая у всех охоту в мире, который заставил сомневаться, бороться или отступать в поисках правды. Большинство главных вопросов шестидесятых годов были освещены Церковью в таком свете.