Следует отметить, что ожидание неминуемой земельной реформы привело к кратковременному снижению крестьянских волнений, и в течение некоторого времени само правительство чувствовало себя вынужденным защищать интересы крестьян не из-за каких-то мистических связей между царем и «народом», но для того, чтобы компенсировать предательские олигархические пристрастия дворянства. Ситуация представляла некоторую аналогию с известным альянсом между Короной и Палатой Общин против аристократии в Англии. Для достижения своей цели и укрепления своих позиций, губернаторы взяли на себя роль благотворителей и выступали за владение небольшими земельными участками, принадлежащими свободному, но послушному крестьянству, хотя события показали, как это обычно бывает в таких случаях, мнения благотворителя и бенефициаров в отношении сущности блага могут различаться. Впервые с тех пор, как декабристы создали брожение в высшем обществе, которое было бы немыслимо в рамках навязанного единообразия системы Николая I и которое обретало силу (с перерывами) на протяжении всего царствования Александра и его преемников, особенно в связи с землёй или деятельности правительства на местах.
На этом фоне первая встреча пресс-секретарей провинциальных комитетов и членов Правительства не предвещала ничего хорошего, тем более что комитеты представляли в основном черноземные регионы. Ходили слухи среди землевладельцев, вовлечённых в «бюрократические интриги» что и царь, и правительство поняли, что дворянство было дважды обмануто и оказалось правым в какой-то мере. Как пожаловалась одна группа землевладельцев, «мы оказались в унизительном, действительно нелепом положении». Унижения, по общему признанию, превысили все пределы, даже если принять во внимание, что многие из благородных делегатов вели себя высокомерно и бестактно, но они были вынуждены зависнуть в прихожих; им было запрещено вступать в общение между собой или встречаться в группах; они не были приглашены для обсуждения чего угодно, и их основная роль заключалась в том, чтобы докладывать местные условия.
Однако обнаружилось, что этот конфликт, с его многообещающими драматическими последствиями, превратился не более чем в бурю в стакане воды. Ланской, несмотря на на Милютина, и окружение Александра, известное в просвещенных кругах, как «аристократическая камарилья», вскоре поняли, что дворяне были не мятежными священниками, а принадлежали к их собственной нации, и были частью одного и того же порядка. «А ты действительно веришь, что мы позволим тебе закончить это дело?», один член губернского комитета (граф Бобринский), заметил Милютину, «меньше месяца пройдет, прежде чем вы вылетите в трубу и мы будем на твоем месте». События, и прежде всего, сам Акт об освобождении, доказал правоту Бобринского. Вскоре Александр торжественно подтвердил, что считает себя в первую очередь частью дворянства и что, по его собственным словам, «все, что можно сделать, чтобы защитить прибыль землевладельцев было сделано», хотя он и продолжал сопротивляться идее ограничения его абсолютной политической власти.
В результате, было много споров о средствах уменьшения площади земель, отведенных крестьянам; но, когда Панин унаследовал Ростовцеву, гармония между дворянством и правительством была восстановлена, и за ним последовали ужины с дружескими речами с обеих сторон о священных и нерушимых правах частной собственности. Даже Милютин и Кавелин предложили это дворянству: они договорились, что землевладельцы должны получить компенсацию не только за землю, на которой жили крепостные, но и за самих крепостных «в соответствии с местными текущими ценами» (Кавелин), и Кавелин писал, что «классовые различия это феномен, общий для всего человечества с самого сотворения по наши дни. Очевидно, что неравенство классов устанавливается не по обстоятельствам, а по самой природе человека и человеческой натуры». «Прискорбно», продолжил Кавелин, что люди «придумывают либертарианские теории равенства, которые наполняют историю слезами и кровью, и безоговорочно отрицают всё неравенство, которое является основным законом человеческой натуры». И он пришел к выводу, что земельная реформа освободит российское общество «от мечтательных теорий равенства, от отвратительной зависти и ненависти к высшим слоям общества и вытекающей из них социальной революции».