Крохи, признался Анатолий.
Помимо подаренной «Полностроем» квартиры, которая из-за наводнения сейчас почти ничего не стоила, и старого дома в Низовке, крупных активов у него и впрямь не было. Даже если продать дом да две их уже не очень новых машины далеко и надолго не уедешь. А бизнес можно было продать разве что «Полнострою» и на выгодную сделку рассчитывать не приходилось. Анатолий вздохнул.
Как и недавно Вика, он тоже словно видел себя в каком-то фильме: героя посадили в закрытую кабину вроде большого лифта, а потолок медленно опускается. И если он немедленно не скажет, где сокровища, то его просто расплющит. Это рождало в нем необычное желание высказать свое беспокойство: выговориться, поделиться, пожаловаться, в конце концов. Только с кем? С Мариной? И чем же она ему поможет? Как она сможет прогнать из его головы человека, который раскладывает на столе бумажки из папочки?
Анатолий никогда не занимался самоанализом и не проводил даже простенького самотестирования, когда, например, рекомендуют выписывать свои чувства в какие-нибудь две колонки. А зря! Если бы он это сделал, то узнал бы удивительный факт он любил и даже уважал свою жену ровно за те же качества, которые в ней презирал и на которые раздражался.
Качества эти были: покорность и абсолютное ему доверие. Он всегда ощущал жену не полноценным самостоятельным человеком, а примерно как свою третью руку. Это было очень органично и удобно во многих ситуациях, однако если не знаешь, как помочь самому себе, то тут хоть пять рук отрасти, толку от них не будет.
На самом деле у него в голове уже была картинка, на которой Марина, положив свою ладонь ему на грудь, заглядывала ему прямо в глаза и говорила:
Ты не мог поступить по-другому. Никто не мог знать, что такое случится с озером. Я тебя не оставлю, мы разберемся со всем этим вместе!
И затем обнимала его за шею. От этого у Анатолия в области солнечного сплетения могла появиться какая-то теплота, приносящая силы для встречи с грядущим. К сожалению, эта живительная для него сцена не была видна его осознанному взору, поэтому он ничего не сделал, чтобы ее осуществить, а только плотнее сжал губы.
Марина чувствовала напряжение мужа. Более того, она хотела утешить его, а затем обнять за шею, но не сделала этого, потому что не получила команды. Из этого совершенно не следует, что она была серой, безвольной и затюканной домохозяйкой. В действительности она была деликатным человеком с высокой чувствительностью, а деликатность, знаете ли, требует крепкой самоорганизации. Марина опасалась задеть мужское самолюбие Анатолия Антоновича!
Последовательность была примерно такая: муж, очевидно, старается выглядеть сильным раз он сказал, что все обойдется, значит, так оно и будет. А ее сантименты могут ненароком его уверенность оскорбить, как бы намекнув, что сильным он не выглядит, или, что еще хуже, бросив тень сомнения на его слова. Это может его расстроить, интуитивно полагала Марина, потому что ему приятно чувствовать себя самостоятельным, властительным и уверенным в себе мужчиной.
В этом она была безусловно права кому бы такое было неприятно? Однако это приятно, только когда ты себя таким чувствуешь, а когда только делаешь вид, то довольно утомительно и тоскливо.
Таким образом, Анатолий тосковал, пялясь на большой обеденный стол, а Марина, ждала надежного сигнала, выражать ей сочувствие или нет, и ощущала себя при этом точь-в-точь, как послушная третья рука. Редкая, согласитесь, семейная гармония! Увы, даже она не делала их счастливыми.
Анатолий еще раз вздохнул. Если с женой он поделиться своим состоянием не может, то тогда с кем?
Мне отлучиться еще надо. По делу, сказал он и, не оглядываясь на Марину, из квартиры вышел.
У рачительного и хозяйственного Анатолия Антоновича конечно было кое-что отложено. Однако три года назад, получив в подарок апартаменты, львиную долю отложенного он потратил на другую квартиру в Экотауне, поскромнее, в шестом корпусе. И об этом он тоже не мог сказать жене. Вот как все было сложно!
***Тика такое Анатолий придумал ласковое прозвище владелица купленной им квартиры, была, кажется, лет на семнадцать его младше. Он точно не помнил. Что-то ей было около тридцати.
Из ее нового места жительства вида на реку не было. То есть не было раньше, пока река сама не забралась во двор. Анатолий шел от своего дома пешком, тяжело шлепая по воде высокими сапогами, важнейшим последнее время атрибутом любого жителя Экотауна. Если жена и смотрела ему в спину из окна кухни, ничего удивительного в его пешеходности не было со времен утонувшей машины, никто во дворы не заезжал, автомобили толпились на небольшой парковке у въезда в Экотаун, на взгорке. Места не хватало, поэтому страдали и обочины, и газоны.