Нет-нет, спасибо!
В дверь заглянул Гулько:
Евсеич! Я закончил!
Хорошо, мы идем! Пошли, Василий, узнаем, что нам приготовил наш эксперт!
На улицу вышли вместе с профессором, Екатерина Самсоновна осталась в доме, чувствовалось, что она очень устала от пережитого.
Гулько расположился на ступеньках крыльца, достал портсигар с папиросами и, раскрыв его, протянул вышедшим мужчинам. Полежаев отказался:
Врачи запретили сердце барахлит. Только хороший коньячок в небольшом количестве.
Ну что у тебя, Иваныч? Калошин поднес папиросу к зажженной Дорониным спичке. Есть что интересное?
Представь себе есть! Собаку сначала усыпили, сняли ошейник и только потом перерезали горло. Гулько взглянул на профессора, Одно хорошо не мучилась. Тот согласно закивал.
Какой гуманный убийца! усмехнулся Доронин.
Да нет, просто шуметь не хотел. Да и от самой собаки себя оберегал. Я думаю, что первые две ночи он приносил ей кости, как бы приучая к себе, задумчиво протянул Калошин.
Точно! воскликнул Доронин, Екатерина Самсоновна сказала, что не могла отучить собаку брать еду с чужих рук. Первые ночи она злодея не подпускала, но кость его грызла. Запах уже явно помнила, потому-то на третью ночь подпустила ближе и только зарычала. Иваныч, не было рядом с собакой кости?
Как же, как же, есть такая штучка! Вот она! Гулько достал из своего чемоданчика завернутую в бумагу кость. Я ее, красавицу, на предмет снотворного проверю и доложу вам, ребятки, что за порошочек усыпил нашу собачку. И еще кое-что Я вырезал часть глотки и шкуры с шеи, необходимо узнать, чем же резали. Не ножом, точно. Что-то более тонкое. Ну, это уже позже скажу. Следов обуви, ребятки, никаких нет. Хотя кровь хлестала вокруг фонтаном. Похоже, что руки и подошвы вытерли об собачью шерсть на ней характерные следы размазанной крови. Ушел он по траве, посмотрим, что на заборе. Больше пока ничего. Ты-то, Евсееич, нарыл что-нибудь?
Нет, со следами и там ничего не ясно. Трава примята, можно определить, где злодей перелез через забор. С той стороны такая же картина. И следов крови на заборе не видно, значит, действительно, протер руки о собачью шерсть. Но на одежде должна была остаться? Гулько согласно кивнул. Посмотри там своим профессиональным взглядом. Ладно, думаю, что Екатерина Самсоновна покажет то же место, где видела это «светлое пятно», будь он неладен Калошин в сердцах сплюнул. Дьявол какой-то, а не человек. Вот только почему «светлый», дело-то сотворил самое, что ни на есть, черное. Помолчав, Калошин обратился к Полежаеву: Лев Игнатьевич! Нам понятых найти надо, чтобы в протоколе осмотра места происшествия расписались. Смотреть на все это неприятно, так что мужичков бы каких, а? В соседях кто у вас? Чей дом через дорогу, с круглым чердачным окном? Полежаев как-то поморщился, услыхав последний вопрос Калошина. Что, не дружите? майор пытливо посмотрел на профессора в глазах того метнулась искорка страха. Или только показалось?
Да, не жалуем друг друга. Этот дом вот уже третий год мой соратник по цеху снимает. Правда, работаем мы с ним в разных направлениях. Только вот, нет между нами соседских отношений, при этих словах у профессора дернулась щека.
Отчего же такое неприятие друг друга, а, Лев Игнатьевич? Калошину вдруг показалось, что Полежаев не хочет говорить об истинных причинах разлада между соседом и им. Подумал: «Может быть, женщина? Мы ведь ничего не знаем о самом профессоре и его личной жизни. Надо будет вызвать к себе Екатерину Самсоновну и поговорить откровенно. Может, вытащим какой-нибудь скелет из профессорского шкафа? И с соседом стоит побеседовать. Как знать, не его ли рук «собачье» дело?» Хорошо, найдем, я думаю других. Василий, пройдись по соседям, дело к вечеру, наверняка многие уже дома.
Слушаюсь, товарищ майор! козырнул Доронин и отправился на поиски понятых.
На крыльцо вышла Екатерина Самсоновна, вынесла в кувшине холодный квас, предложила мужчинам. Те с удовольствием угостились приятно пахнущим поджаренным хлебом напитком. Гулько даже крякнул от удовольствия, похвалил женщину. Калошин же все раздумывал над словами профессора. Не понравилась ему реакция того на вопрос о соседе. Чувствовал своим старым милицейским нутром нечисто здесь. Есть, есть какая-то гнильца в отношениях этих людей. «Ничего, профессор, разберемся. Не впервой, и не такие клубки раскатывали» Калошин даже взбодрился от этих мыслей. Полежаев же был угрюм, как будто читал мысли оперативника и боялся их.