Да-да, конечно! Спрашивайте, я скажу все, что знаю. Жалко, так жалко Жужку! Это ведь я ее принесла сюда еще щенком. Хорошая была собачка, хоть и незлобивая. Лаять лаяла, а стоило приласкать, и все, уже друзья. И не могла я ее отучить брать еду с чужих рук. А теперь вот на глаза женщины навернулись слезы.
Скажите, а что, в те ночи лаяла только ваша собака? Почему вы решили выйти? Разве раньше такого не было?
Вы знаете, когда долго держишь собаку, начинаешь понимать ее, не хуже, чем человека. Собака по-разному лает на другую собаку, кошку. Даже людей она различает. На хорошего, пусть незнакомого человека, гавкнет раз-другой и замолчит. А тут рвала цепь. Да и соседские собаки очень сильно лаяли. Потому я и вышла. Но в первую ночь никого не видела, а вот на следующую Вам, наверное, Лев Игнатьевич рассказал.
Вот об этом, пожалуйста, поподробнее, попросил Доронин.
В этот момент в комнату зашли Полежаев, который все это время молча стоял в стороне от Гулько, и только шумно вздыхал, и Калошин. Оба расположились на стульях у стола.
Рассказывайте, рассказывайте, Екатерина Самсоновна! Мы вас внимательно слушаем. И постарайтесь не упустить ни одной мелочи, нам важно все, Калошин, видя слезы в глазах женщины, старался говорить, как можно мягче. Впрочем, так он разговаривал, за редким исключением, со всеми женщинами.
Вы знаете, когда во вторую ночь Жужа залаяла, я как-то сразу почувствовала неладное. В первую ночь я особенно и не взволновалась. Всякое бывает. Вы ведь уже видели, обратилась она к Калошину, там, за нашим забором начинаются огороды, а дальше луга до самой реки. Вот я и подумала, что кто-нибудь не той дорогой возвращался с рыбалки или еще откуда-нибудь. Может быть, молодежь Да мало ли Ну вот, встала я в следующую ночь и решила, что посмотрю повнимательней, хотя что можно увидеть в темноте. И все же Я подошла к Жуже, погладила ее, но она сильно лаяла на кусты у забора, я пригляделась, и верите, просто присела от страха- женщина поежилась и судорожно сглотнула. Я увидела там что-то расплывчатое, какое-то светлое. Был ли это человек, не знаю, не поняла. Да и видела я э т о несколько секунд. От страха даже зажмурилась, а когда открыла глаза, уже ничего не было. Вы уж простите, что я так неумело говорю. Я как чувствую Это так страшно! Утром-то ничего, когда солнышко видно было, что воспоминания о той ночи до сей поры не отпускают ее.
Ну что вы! Калошин пересел к женщине на диван и, успокаивая, погладил по плечу. Все как раз очень понятно. А собаки быстро успокоились?
Соседские в тот момент уже только погавкивали, а наша еще какое-то время лаяла и рычала. Я постояла еще немного и ушла в дом. До утра так и не сомкнула глаз.
Нынешней ночью что-то слышали?
Вы знаете, часа в два ночи я внезапно проснулась, мне показалось, что собака зарычала, прислушалась, но было все тихо. Те ночи я спала плохо, поэтому сил не было встать, да и, как будто, незачем. Если бы я знала!.. Бедная наша Жужа! Какая жестокость! Женщина всхлипнула.
Вы жалеете, что не вышли? Калошин покачал головой, Нет, Екатерина Самсоновна, очень хорошо, что вы этого не сделали. Что могло случиться, окажись вы там, даже не хочу думать. Скажите, а цепь была этой ночью на собаке?
Ответил Полежаев:
А мы никогда ее и не снимали. Она там, рядом валяется.
Хорошо, спросим у Иваныча, что он скажет интересного. Калошин встал, собираясь выйти, но Екатерина Самсоновна его остановила:
Вы знаете, я еще кое-что вспомнила. Утром после второй ночи, когда я пошла кормить Жужу, увидела, что она грызет большую кость, а ведь я ей ничего такого не давала. Сейчас лето, и мясо мы готовим очень редко. Да и не ест Лев Игнатьевич его часто. Больше рыбу уважает. Профессор закивал в знак согласия. Я тогда еще подумала, что она отрыла где-то старую, хотя не помню, когда такую большую кость давала собаке. Подумала, подумала, да за делами домашними и забыла. Это может быть важно? заглянула она в лицо Калошина.
Важно все. Вы молодец! Спасибо вам! Все остальное наша забота. Если вспомните еще что-то, даже если покажется вам не стоящим внимания, скажите нам. Кстати, профессор, у вас есть телефон? Оперативник повернулся к Полежаеву.
Да-да, конечно! Я запишу номер. Вдруг захотите что-то спросить еще. А ваш телефон нам известен, к сожалению, горькая усмешка тронула губы Льва Игнатьевича. Может быть, коньяка по рюмочке? Или чайку?