Мне оставалось лишь ломать голову: видел ли я самого Строителя и спугнул его, или это просто был мой коллега чародей, который нашел свой путь в магии благодаря тяжелейшему труду – резьбе по камню – и просто не хотел открывать мне секреты своего искусства.
В конце концов, каждый чародей должен хранить свои тайны.
Так при дневном свете и в ночной тьме, но в неизменном ужасающем холоде мое пребывание во Дворце Чародеев растянулось на целую вечность – его комнаты, залы и коридоры множились до бесконечности, словно отраженные в миллионах зеркал. Я полностью утратил ощущение времени. Иногда проходило много дней, прежде чем я встречал какого-то другого чародея. А иногда, свернув за угол, я сталкивался с целой толпой своих коллег, занятых совместной работой.
Я редко общался со своими сокурсниками. Обычно я медленно проходил мимо них, якобы с достоинством, но на самом деле просто пытался скрыть свою слабость. Для чародеев даже голод является неотъемлемой частью их искусства. Обнаженный человек в снегу, должно быть, годами не ел и не спал по-настоящему. Как и вечно горящий чародей, он был выше подобных вещей.
А я этого сделать не мог, точно так же, как не мог попросить у другого чародея ломоть хлеба. Чего ради он должен давать его мне? И почему бы ему не отравить его и, как только я начну есть, не объявить, что он бросает мне вызов и собирается убить меня?
Стоя в дверном проеме, я поднял взгляд на крышу и с удивлением обнаружил там Пожирательницу Птиц, созвавшую к себе тысячи вьюрков, зябликов, воробьев и колибри размером не больше пчелы. Их песня звучала, как оркестровая увертюра, воздух трепетал от взмахов крыльев. Они кружили вокруг нее с криками, свистом и чириканьем, а она отвечала им на том же языке. Ее лицо плавало в бурном море перьев. Она брала птиц в руки, одну за другой, сворачивала им шеи и рвала зубами, так что пух и перья, смешавшиеся с кровью, вскоре облепили ей подбородок.
Она улыбнулась.
– Я тебе омерзительна, Секенр? Каждый чародей находит свой путь в магии. У меня такой.
В конце концов я все же обнаружил кухню. Я уже не мог сосредоточиться на магии. Я думал только о еде. Я понимал, что умираю, так как уже дней десять, а возможно, и больше, у меня во рту не было ничего, кроме, разве что случайной горсти снега. Мое тело давно напоминало пучок сухих веток, связанных друг с другом тяжелой шубой, и непонятным образом все еще двигавшихся благодаря какой-то таинственной энергии, но отнюдь не моей собственной.
Открыв гладко выструганную деревянную дверь, я встал, опершись о косяк, завороженный видом противней, горшков и котелков, дымящихся над очагами, корзин с хлебом на полу, ваз с фруктами на столах, длинных скамеек, готовых разместить тысячи страждущих.
Кухня была пуста. Возможно, мое появление спугнуло прислугу. Хотя я не мог понять, с какой стати они должны меня бояться.
А может быть, все это было лишь бредом, иллюзией, возникшей в моем больном разуме?
Или я сам сотворил кухню с помощью магии?
Или это сделал кто-то другой, и все здесь отравлено?
Я сел за стол, умирая от голода, но все же пытаясь разобраться в сути происходящего. Наконец я решил испытать судьбу, выбрал один из незнакомых мне фруктов и надкусил. На вкус он оказался великолепным: сочным и сладким, но желудок почти моментально свело сильнейшей судорогой. Отшвырнув плод, я упал со скамьи на пол.
– Кто бросает мне вызов? – выдохнул я.
– Что-то я никого не замечаю, - отозвалась Лекканут-На у меня в голове. – Просто ты столько голодал, что тебе снова придется учиться есть. Подожди несколько минут и выпей немного бульона, потом отдохни. Пока тебе нельзя есть тяжелой твердой пищи.
Я последовал ее совету: похлебал великолепного супа из исходящего паром котелка, лег на скамейку и заснул.