Под этим балдахином на горе подушек расположился мускулистый загорелый молодой человек, одетый в белые одежды, словно жених. При приближении Луан и Киннитан он поднялся и на минуту заколебался, выбирая, кому отдать предпочтение. Потом опустился на колено перед девушкой.
– Госпожа, вы так добры, что пришли, – проговорил он, поднялся и повернулся к Луан. – Уважаемая кузина, вы оказываете мне большую честь.
Луан вытащила из кармана веер и раскрыла его со звуком щелкающего клюва.
– Всегда рада услужить, капитан.
Джеддин жестом пригласил гостей расположиться под навесом, потом отправил слугу за прохладительными напитками. После непродолжительного обмена любезностями с Луан, вопросов о ее здоровье и здоровье самых важных персон из обители Уединения он вновь обратился к Киннитан:
– Луан говорила, вы помните меня.
Киннитан покраснела: она помнила только, как другие мальчишки обижали и унижали его. Очень сложно было соединить эти воспоминания с сегодняшней встречей. Мускулы капитана «леопардов» двигались под кожей, как мышцы настоящего леопарда. Киннитан однажды наблюдала это животное в клетке на базарной площади Солнечного Пути. Это был самый опасный зверь, какого ей доводилось встретить в жизни. Но, несмотря на явственно ощутимую силу, на зубы и когти, наводившие ужас, тот леопард выглядел грустным и потерянным, как будто вместо толпы людей он видел вокруг родные тенистые леса – видел, но не мог туда попасть.
В глазах Джеддина Киннитан, как ей показалось, заметила то же выражение, и оно удивило ее. Девушка решила, что придумывает небылицы, уподобляя красивого молодого мужчину плененному зверю.
– Да, капитан, я вас помню. Вы знали моих братьев.
– Верно.
Охотно, как обычно делают в таких случаях добившиеся высокого положения люди, Джеддин стал вспоминать давние дни на улице Кошачьего Глаза и описывать похождения юных сорванцов. Он и себя считал одним из них. Послушать его, так он был равным среди равных, а о бедах, что с ним приключались, он позабыл. Это звучало странно: так, словно Джеддин провел детство за расписной ширмой. Он придумывал собственную историю и вспоминал лишь то, что ему нравилось. Несколько раз Киннитан приходилось прикусывать себе язык – так сильно хотелось ей поправить рассказчика. Но что-то в самом Джедди-не и в его манере говорить не позволяло Киннитан выразить сомнение, что его слова соответствуют действительности. Это оьгло бы так же отвратительно, как поведение ее братьев, когда они толкали его в спину и заставляли бежать, а он спотыкался и падал.
Но вот принесли напитки. Пока слуги разливали чай и раскладывали по тарелкам сласти, Киннитан смотрела на Луан. Та не сводила глаз с Джеддина. В ее глазах горела жадность – с таким выражением она обычно следила, чтобы ей в чашку не забыли положить ложечку розового желе. Удивительно было не то, что Луан считала Джеддина привлекательным. Он действительно был красив: безупречное, как у статуи, тело, благородные черты лица, прямой нос, густые брови и удивительно яркие зеленые глаза. Изумляло другое: то, что Луан, давно вошедшая в зрелый, можно сказать, почтенный возраст и в свое время лишившая себя определенных органов, по-прежнему способна испытывать подобные чувства.
– Подумать только! – воскликнула Луан, прерывая тишину. – Через столько лет мы, соседи, снова встретились!
Теперь изумрудные глаза Джеддина обратились к Киннитан.
– Вы, должно быть, очень счастливы, госпожа. Из нас троих вы взлетели выше всех. Жена Бесценного! – Он опустил взгляд. – Беспримерная честь.
– Да, конечно, – ответила Киннитан.
«С таким же успехом я могла бы выйти замуж за подушку или сандалию», – чуть не вырвалось у нее.
Однако она сдержалась.