Элеонора по своему опыту уже знала, что спорить с принцем – гиблое дело. Чтобы вывести его из депрессии, можно было попробовать сыграть на его слабостях. Но это удавалось крайне редко.
– Роджер, – начала она спокойно, – если вы откажетесь от обеда в первый же вечер, то оскорбите капитана и его офицеров.
– Ни за что, – вскричал он, сдерживаясь из последних сил. Все его тело дрожало, даже маленькая каюта, казалось, уже не выдерживала нарастающего приступа бешенства. Каюта была капитанская, лучшая на корабле, но в сравнении с дворцовыми хоромами или на худой конец каютами королевских кораблей морской пехоты, в которых привык путешествовать принц, эта келья своими размерами напоминала клозет.
Постепенно принц все же успокоился, глубоко вздохнул и пожал плечами.
– Ладно, я, конечно, осел. Но есть все равно не буду. Извинись там за меня. – Он по-детски осклабился. – У тебя это хорошо получается.
Элеонора недовольно покачала головой, но заставила себя улыбнуться в ответ. Временами Роджер бывал обезоруживающе очарователен.
– Договорились, ваше высочество. Увидимся завтра утром.
Выйдя из каюты, она буквально наткнулась на Костаса Мацугу, несшего кучу тюков.
– Добрый вечер, госпожа, – пролепетал слуга и прижался к стене, стараясь освободить проход. Ему пришлось посторониться еще раз, чтобы не задеть стоящего с другой стороны охранника, но лицо пехотинца осталось невозмутимым.
Карикатурные шараханья маленького несуразного лакея уморили бы кого угодно, но железная дисциплина на корабле предписывала бесстрастность. Состоявшие на службе у императрицы славились своим умением сохранять каменное выражение лица, что бы ни происходило вокруг. Иногда охранники даже щеголяли этим друг перед другом, выясняя, кто из них самый терпеливый и невозмутимый. Например, бывший старший сержант Золотого батальона установил рекорд выносливости, умудрившись простоять на посту девяносто три часа без еды и питья. При этом он не спал ни минуты и не мылся. Последнее, как он потом признался, оказалось самым трудным. В итоге он потерял сознание от обезвоживания и интоксикации организма.
– Добрый вечер, Мацуга, – ответила Элеонора, поймав себя на том, что тоже не прочь улыбнуться. Удержаться было нелегко: суетливый маленький лакей был под завязку увешан всяческим барахлом, так что его самого можно было и не заметить среди этой груды.
– Принц попросил извиниться за него: он не придет обедать в общую столовую. Так что ему вряд ли понадобится все это, – она кивнула на тюки с одеждой.
– Что? Почему? – откуда-то из середины кучи пропищал Мацуга. – О, не беспокойтесь. Тут разная одежда – все равно пригодится. – Он повращал своей круглой лысеющей головой и покраснел, как мухомор. – Но это же ужасно стыдно. Я специально подобрал его любимый костюм цвета охры.
– Кто знает, может, вы и успокоите его этими нарядами, – согласилась Элеонора.
– Его можно понять, – снова резко выкрикнул слуга. – Послать человека в тьмутаракань, можно сказать на окраину Галактики, с какой-то идиотской миссией – это само по себе неприятно, принудить же самого принца покинуть на какой-то барже свое кровное королевство – можно представить, что он сейчас испытывает.
Элеонора сжала губы и наморщила брови.
– Не стоит преувеличивать, Мацуга. Рано или поздно Роджер должен взяться за ум, осознать весь груз своей ответственности как члена королевской фамилии. Подчас приходится чем-то жертвовать.
«Ведь приходится же жертвовать почти всем своим временем, чтобы воспитать у команды дух повиновения, чтобы она шла за командиром в огонь и в воду», – подумала Элеонора про себя.
– Принц не должен поддаваться своему мрачному настроению, – добавила она вслух.