- Нет, Кузмич, ты скучный, примитивный человек, - сокрушенно сказал он. - С тобой неинтересно… Тебя ничем не удивишь! Ты все знаешь… Я, как стрелок-радист этой машины, обязан… - Ты не стрелок-радист, а трепач, и обязан ты уже давно сидеть в машине! Давай, Женька, давай, не доводи до греха!.. - рассердился Кузмичов. Через астролюк Соболевский до половины влез в кабину и крикнул Кузмичову: - Не грусти, Кузмич! Скоро буду! Целую нежно, твой Евгений! Он послал воздушный поцелуй Кузмичову и захлопнул люк. Чихнули моторы. Сверкающие диски винтов вдруг странно заворожили Кузмичова. Он смотрел так, будто видел это впервые. Еле оторвавшись, Кузмичов удивленно сплюнул, повернулся к шоферу бензозаправщика и крикнул ему в ухо: - А ну давай шпарь отсюда! Сейчас выруливать будем!!! Бензозаправщик рывком тронулся с места и умчался, увозя с собой оружейников и мотористов. Кузмичов повернулся лицом к самолету. Приоткрыв створку «фонаря» кабины, Архипцев выжидательно смотрел на Кузмичова. - Давай!!! - беззвучно крикнул Кузмичов Архипцеву и, отступая назад, сделал жест обеими руками на себя. Архипцев понимающе кивнул, и огромная боевая машина послушно двинулась туда, куда повел ее Кузмичов. Продолжая манить ее, Кузмичов одобрительно кивал головой, как ребенку, делающему первые шаги, и «пешка» доверчиво катилась к нему. А он все отступал, отступал, пока не вывел ее на взлетную полосу… Тогда он отошел в сторону и встал у правой плоскости. Архипцев высунул из кабины руку, поднял ее и подмигнул Кузмичову. Кузмичов кивнул ему головой и махнул рукой вперед. Задвинулась створка «фонаря» кабины. Мгновение постояла огромная птица, рванулась и помчалась по взлетной полосе, с каждой секундой увеличивая скорость. Прищурив один глаз, Кузмичов смотрел ей вслед. Вот она уже оторвалась от земли, начала набирать высоту, а Кузмичов все стоял и стоял, медленно опуская руку…
Сто пятнадцатый шел вслепую, в сплошной облачности, не видя концов своих крыльев. Сидя за штурвалом, строго глядя перед собой, Архипцев спросил Гуревича: - Что тебе сказали синоптики? Когда кончится эта мура? Он показал на облачность. Гуревич оторвался от карты, щелкнул навигационной линейкой и ответил: - Они сказали, чтобы мы на это не очень рассчитывали. Обложило почти весь район полета… Архипцев потихоньку начал выбирать штурвал на себя. Стрелка высотомера поползла вверх. - Когда мы должны быть над расчетным местом? - спросил он. Гуревич посмотрел на часы и перевел взгляд на карту. - Через двадцать шесть минут, командир… - Через двадцать минут будем пробивать облачность. - Очень низкая облачность, - осторожно сказал Гуревич. - Значит, пойдем бреющим, иначе игра не стоит свеч, - жестко проговорил Архипцев. - Курс? - Сто тридцать. - Гуревич посмотрел на компас. - Прибавь четыре. Архипцев чуть довернул влево, - Хорош? - спросил он. Гуревич опять посмотрел на компас. - Хорош, - ответил он. - Проклятое молоко! - сказал Архипцев. При слове «молоко» Гуревич посмотрел на правый мотор и улыбнулся. - Ты чего?.. - спросил Архипцев. - Ничего… - ответил Гуревич. - Деда вспомнил.
…До войны Венька жил с дедом в большом южном городе, где люди мягко произносили букву «г» и, повышая голос в конце фразы, разговаривали певуче и иронично. Венька учился в музыкальной школе по классу скрипки. Каждое утро его будил дед. Он подходил к Венькиной кровати и, осторожно стягивая с него одеяло, начинал монотонно бубнить: - Веня, вставай, Веня… Веня, ты опоздаешь в школу, что из тебя будет? Веня, последний раз я тебе говорю, Веня… Или ты встанешь, или я тебя будить больше никогда не буду, одно из четырех… Вставай, петлюровец! - взвизгивал дед и сдергивал с Веньки одеяло. Венька садился на кровати и, не открывая глаз, старался попасть ногами в обе штанины сразу.