Тая хотела уже юркнуть вниз, уйти, спрятаться, но, вспомнив наказ хозяина – ждать, не понадобится ли путникам чего, осталась, сжавшись в комочек у самого края ведшей вниз лестницы, непрес-танно читая молитвы-обереги.
Колдуны между тем облегченно вздохнули:
– Хвала богам, даровавшим нам сегодня крышу над голо-вой, – прошептала ожидавшая ребенка, снимая плащ. Это была еще молодая, красивая женщина с волосами цвета налившейся пшеницы, па-давшими водопадом на плечи.
– Хвала богам, – вторя ей, промолвили остальные. Опустив го-ловы на грудь и не поднимая взгляда с дощатого пола, они какое-то время сидели молча, словно беззвучно читая молитву. Затем сняли мокрые плащи, расстелили их на полу внутренней стороной вверх.
Двое мужчин лет сорока-сорока пяти с блестевшей в волосах сединой и добрыми печальными глазами и девочка – ровесница Таи – с серыми, тонкими косичками.
– Когда? – спросил женщину один из колдунов.
Та прислушалась к себе, а затем тихая улыбка скользнула у нее по губам.
– Уже скоро. Не пройдет и часа, как в мир вступит еще одна наделенная даром дочь земли и огня.
Кивнув, колдуны замерли, приготовившись терпеливо ждать. Они сидели в полной тишине, в которой не было слышно ни биения сердец, ни взволнованно быстрого дыхания.
Любопытство пересилило страх и Тая, подняв глаза, бросила быстрый, вороватый взгляд на пришельцев.
Она родилась в маленькой, мирной деревеньке, где и была-то, сколько она себя помнила, лишь одна колдунья – старуха-повитуха, всегда улыбчивая, во всем готовая помочь. Ее сожгли на костре в прошлый, холодный и дождливый год, обвинив в порче. Она не сопротивлялась, не молила о пощаде, не проклинала, просто смотрела на всех с грустью и сочувствием, как мать смотрит на маленького ребенка, причинявшего ей боль. Наверное, ее бы помиловали, если бы священники, пришедшие из дальнего храма, не пригрозили де-ревне отлучением…
И тут девочка встретилась взглядом с маленькой колдуньей, которая, робко улыбнувшись чужачке, придвинулась к ней, села ря-дом.
У нее были огромные, похожие на озера, голубые глаза, добро-та и тепло которых могли растопить лед любых страхов.
– Мне казалось, что у всех колдуний волосы черные, словно са-жа, и черные глаза-угольки,
– Тая и не заметила, как заговорила с ней. – Ты не похожа на них. И она, – девочка чуть качнула головой в сторону женщины, – тоже.
– А много ты встречала колдуний?
– Одну. Но священники говорили, что бог метит вас черным цветом.
– Не знаю, – девочка пожала плечами. – У меня они от рождения такие, – и она улыбнулась, словно извиняясь.
– Как тебя зовут?
– Полеся, – та устроилась поудобнее, поджав под себя ноги.
– Эта женщина – твоя мать?
– Нет, – ее глаза погрустнели, подернулись пеленой боли. – Дуб-рава – наставница.
Она взяла меня к себе, когда мама… – девочка замолчала, а затем, совсем тихо, добавила: – Когда мамы не стало.
– Моя мама тоже померла. Давно. Я ее почти не помню. Затем бог прибрал отца и братьев. И у меня никого не осталось. Дом заб-рали за долги… Сперва я бродяжничала, а потом прибилась сю-да. Хозяева всегда были добры ко мне…
– Выходит, ты тоже сирота. У нас общая боль.
– Сейчас, когда хозяйка при смерти, я чувствую себя так, словно второй раз теряю маму…
Полеся вздохнула: – Да… Когда я узнала, что мужа Дубра-вы больше нет, я рыдала, как по отцу.
– Значит, тот… Который лечит хозяйку, не муж твоей наставни-цы? – Тая была удивлена. Она не могла даже представить себе, чтобы кто-то решился пойти на такой риск, подвергая себя смертельной опасности ради чужого человека. – Может, тогда, брат…?
– Нет, – Полеся качнула головой.