Мне кажется, самое подходящее, продолжал он же спустя некоторое время. Предложить фараону Допхет, дочь Такенса. Она умна и красива. К тому же близка нам. Мы сможем беспрепятственно проникать во все тайны двора. Неусыпный глаз, и днем, и ночью находящийся подле фараона вот кто нужен. Амонхотеп нуждается в опеке, как ребенок, и только такая девушка, как Допхет, может ему помочь.
Но если фараон не захочет жениться на достойнейшей? осведомился жрец надтреснутым голосом.
Или вообще откажется от женитьбы? подхватил тонкогубый. Он так странен и дик!
Есть средство, которое можно применить в крайнем случае, вкрадчиво промолвил верховный жрец и выразительным взглядом указал на статую.
О, мудрый Такенс, до праздника долины еще очень много времени.
Фараон не торопится, но он не посмеет ослушаться священного оракула! Воля Амона будет выполнена во что бы то ни стало. Для бога все равны, все его рабы. Через несколько месяцев Амонхотеп либо женится по-хорошему, либо будет вынужден это сделать. Нужно убедить его
В то время, как в залах храма служители вели этот разговор, в подземелье Хануахет и Амонхотеп говорили о том же.
Он будет торопить тебя. Повелитель. Но нужно ждать прекрасного праздника долины. Тяни время.
Зачем? заупрямился Амонхотеп. Наверняка у них тоже какие-то надежды связаны с этим праздником. Надежды на оракула, которым они повелевают, как хотят. Я не смогу противиться его изречению! Народ будет возмущен!
Верь мне, повелитель. Тяни до прекрасного праздника долины, настойчиво повторил старик.
Но оракул будет вещать их волю! вновь возразил фараон. Сколько раз было так! Они найдут такую девицу, которая станет следить за каждым моим шагом!
В этом ты прав, мой повелитель. Но жди праздника долины, упорно повторил старый жрец.
Если ты так уверен в своей правоте, значит, тебе известно что-то о моей будущей избраннице? неожиданно прямо спросил повелитель.
Это пока тайна, охраняемая богами.
Нет, Хануахет, ты обязан, ты скажешь мне имя моей будущей супруги! Амонхотеп зловеще приблизился к невысокой фигуре старика.
В его лице было столько решимости, что тот не выдержал:
Имя Имя человеку можно изменить: по своей ли воле или по воле богов Я не могу назвать имени. На устах моих печать молчания. Но ты увидишь ее. Сам. Смотри.
И в то же мгновение фараон ощутил где-то в голове непонятную боль, покалывание, и тут же, заслоняя реальные предметы, наплыло перед ним изображение бедной крестьянки, одетой в калазирис, без украшений. Длинные волосы, заплетенные в косички, падали на грудь, чуть обозначенную под грубой тканью. Девушка обернулась и посмотрела на Амонхотепа, прямо в глаза. От неожиданности он отпрянул, оступившись. И в тот же миг видение пропало.
Как она прекрасна! прошептал фараон.
Ты видел ЕЕ.
Кто она?
Та, что суждена тебе богами.
Амонхотеп молчал, обдумывая увиденное.
Она пришла, чтобы разделить с тобой свою судьбу. Она еще не знает об этом, но вскоре все станет известно. Ей только пятнадцать. Но ее сила, ее дар любить помогут тебе, о повелитель, в твоем тяжелом деле, которое ты затеешь через несколько лет.
Какое дело? немедленно спросил Амонхотеп.
О, мой ученик, не спрашивай о том, что тебе до срока знать не надо. Ты должен сам постигать на опыте то, что сейчас может представляться тебе нелепым, старик вновь уселся на каменный прохладный пол.
Когда это произойдет? не унимался фараон.
Этого не знает никто. Только боги.
Владыка венцов по-мальчишески зло усмехнулся:
И ты вновь заставляешь верить тебе на слово? А кто такой ты, Хануахет, жрец Амона, чтоб я тебе верил?
Старик повернул лицо к Амонхотепу и спокойно, с некоторым налетом печали посмотрел ему в глаза.
Повелитель несколько смутился.
Я беспомощен и беззащитен. Я прошу у тебя совета, а в ответ Ты потчуешь меня какими-то обещаниями, видениями о смутном грядущем. Кто же докажет мне подлинность твоих слов?
Время, тихо выговорил старик.
Ну а вдруг ты заодно с верховным жрецом? Голос Амонхотепа достиг наивысшего накала.
Нет, еще тише произнес Хануахет.
В глухом каменном подземелье повисла тишина. Старый жрец сидел, точно скульптура, и смотрел в пол перед собой; фараон с остановившимся взглядом и запечатлевшейся гримасой гнева стоял посреди зала и не двигался.