Я только радовался его неожиданному увлечению. Никто тогда не мог предположить беды, а она уже караулила нас.
Первый бой, он трудный самый
Через неделю, когда ноги пострадавших зажили, нас послали в первый бой. Да и не бой это был. Рано утром роту подняли, опять не накормили, дали сухой паек, и отправили. Предстоял марш восемь километров. Конечным пунктом определили заброшенный полевой стан тракторной бригады, бывшего совхоза «Рассвет».
По гравийной дороге, неровными взводными колоннами, мы шли без разведки, без головной заставы, без боевого охранения, как и в прошлый раз.
Наш замухрышка старлей, блестя очками, шел впереди, и командирский планшет весело бил ему по тощей заднице. «Ать-два! Веселей шагай! Веселей шагай! Не падай!». Сержанты услужливо шли по бокам, а рядом прилепился радист с радиостанцией.
Что этот штымп? лепетал Моня. Слишком быстро «пешкодралим», шо то, кажется, захотели с нас олимпийцев слепить.
Не успели мы дойти до полевого стана с километр, как вдруг свет померк и что-то обрушилось. Мы присели от неожиданности. Кто-то упал на колени. Некоторые поползли. Все окуталось дымом. Без промедления ударило снова и снова. Крики! Кошмар!! Кажется, вся дорога вздыбилась и опрокинулась на нас! Ничего не стало видно. Темно. Песок в глазах, едкий запах тола и взрывчатки. Второй взвод, который шёл впереди, перестал существовать в принципе. Туда ёб, в смысле упало, почти одновременно шесть мин. Легли плотно две батареи работали.
Самолет, истошно крикнул кто-то. Бомбы!
120 мм минометы шарашат!! в ответ крикнули слева. Этот, слева, видать был более опытный.
Мы действительно попали под минометный обстрел. До лесополосы, откуда вели огонь, было далеко, не менее двух километров, а чистое поле давало стреляющим прекрасный обзор. Бойцы кинулась к ближайшей посадке. Но мы просматривались: начало взрываться и там. Весь жиденький лесок звенел, шипел от осколков. Они летели метров на 200 и стригли все вокруг как гигантская коса смерти. Падали ветви молодых дубков, им отсекало вершины, переламывало пополам. Некоторые деревья выворачивало с корнем. Воронки от 16 килограммовой осколочно-фугасной мины достигали четырех метров в диаметре и метра в глубину. Лесополоса на наших глазах начала таять, превращаясь в бесформенное нагромождение веток, стволов, глубоких дымящихся ям.
Пацаны на все забили и драпанули обратно в лагерь, прикрываясь остатками лесополосы и кустами. За ротой, по пятам, шли взрывы, шла смерть. Но взрывы были уже неприцельные, наугад. Помогла небольшая низина и мелкий овраг. Откуда силы взялись после марша?! Не знаю! Мы мчались по кустам как стадо бизонов, и за нами образовывалась дорога, как после трактора. Благо за нами никто не гнался: сберегли автоматы.
В конце концов не помню, как дошли. Всю воду из фляжек, конечно, выхлестали. Я упал, но меня в чувство привел конкретный пинок моего заводчанина. Убили его потом, Василек Гапуло, клевый пацан был. Только тогда я узнал, почему наши доблестные вооружённые силы оборудовали в глубоком тылу так много блокпостов. Криками, матами и пулемётными очередями нас «мягко» убеждали возвращаться обратно, выполнять боевую задачу. Бетонные блоки «пятидесятка»! Амбразура тонкая щель, рычащий ствол станкового пулемета с раструбом, а мы уже после 16 километров марша и огневого воздействия, ничего не понимали. Они не отставали, орали, не выходя из укрытий:
Презервативы штопанные!!! Вы при первых признаках опасности как крысы разбежались, роняя кал и золотые батоны! Вам суки долбанные, на всю жизнь, от рождения памперс прописан!
«нацгварды» при этом стреляли низко, поверх наших голов. Срубленные ветки летели, но никто не поднимался. Мы не успевали стряхнуть с себя иголки, а над нами опять:
Трах-тах-итах-тах! перерыв, Трах-тах-итах-тах! только немного ниже и уже новые совсем близкие ветки валились нам за шиворот!
А ты что не воюешь за Родину тля укропная? кричал кто-то, из наших, обращаясь к тем, кто отсиживался за толстыми стенами из бетона, обосрался от страха и ненависти, б*ядина украинская?! Покажи пример!!
Да мы следим, чтобы от вашего дёра ваши «пуканы» не разодрало!
Мы лежали, зажимались, пригибались от выстрелов. Только отпускало и опять. Мышцы непроизвольно реагировали. Пули над головой резали воздух.