В Крыму, даст Бог, увидимся.
Конструктор отодвинул дверь, выглянул… И скоро ушел.
— Гляди-ка, какие люди бывают! — сказал Нюра. — Даже не верится. Ведь такая кофта… рублей сорок, а то и все пятьдесят. Вон Грушке Богатковой брат прислал — сорок пять рублей, пишет, а она победней этой-то.
— Эта? — Иван прикинул на глаз. — А шестьдесят не хочешь? Сорок… Это же заграничная, вон, гляди, клеймо-то. Это тебе не печки-лавочки.
— Все-таки никак я его не пойму: за что?
— А мы и не поймем. Мы ведь как рассуждаем: сами возимся, как жуки в навозе, и думаем, что и все так. А есть — люди! Орлы! Я бы сам такой же был, если бы не твоя жадность. Дай-ка мне сюда деньги, а то каждый раз лезешь туда… со стыда сгораю.
— Не сгоришь. Они там надежней будут. Дай тебе Бог здоровья, добрый человек! — Нюра все не могла налюбоваться на кофту, все смотрелась в зеркало. — Прямо сият, сият!..
Вдруг зеркало отъехало в сторону — в двери стояли два милиционера и проводники. И еще одни — в гражданском.
— Где он? — спросил милиционер, тот самый, который был здесь, с командировочным.
— Кто? — не понял Иван.
— С вами ехал… Он ушел?
— Ушел.
— Когда? Давно?
— С полчаса. Может, минут двадцать… Это вы про конструктора?
— Конструктора… Он все с собой забрал? Что у него было?
— Чемодан… Желтый такой.
— И все?
— Все… Вроде все.
Нюра так и села. В кофте-то. И с ужасом смотрела на милиционеров.
— Но он не в Горске сошел? Позже?
— Позже. Ему так-то до Новосибирска ехать… Он пошел товарища, говорит, поискать…
— Наверно, на Верхотурском подъеме спрыгнул, — стали гадать милиционеры и человек в гражданском. — Не иначе.
— Черт его… мог и на шестьдесят седьмом спрыгнуть. Он куда пошел: вперед или в хвост поезда?
— Да вышел из купе, и все. Дальше мы не видели. А в чем дело?
Милиционеры и в гражданском ушли. Но сказали:
— Не уходите никуда из купе.
— Вот, брат, какое дело… — Один проводник, очень расстроенный, присел на краешек дивана. — Зачем посадил без билета?! Ну, есть места — и посадил. Ну, нет: теперь виноватых надо найти! Как же! Он вот и с вами, вижу, коньяк выпивал, — выходит, и вы виноватые?
— А что случилось-то?
— Сами поймать не могут, давай на других сваливать! — Проводник очень, очень расстроился. — Ну, посадил… Они просются завсегда, а места есть, все равно до Новосибирска не займут. Ну, ехай — надо же ехать, ехай. Нет, теперь виноватых будут искать. Эх-хе-хе!.. — Проводник встал и ушел.
Нюра, как села в своей заграничной кофте, так сидела, не могла встать. Смотрела на мужа…
— Вань… да что же это?
— Вор, вот чо это такое. Ворюга несусветный… — Но Иван не растерялся, а обрел даже какую-то деловитость. — Снимай кофту, — велел он. — Быстро! Давай ее сюда. Одевай свою!..
Началась операция по уничтожению страшной кофты. Иван затолкал ее себе под рубаху и только хотел выйти в туалет, как дверь отъехала и заглянул проводник.
— Бутылку с коньяком не велели трогать. Вообще ничего не трогать — отпечатки пальцев будут снимать. И сами сидите.
— Сидим.
Проводник удалился… Иван подождал немного, выглянул в коридор… И быстро-быстро по коридору — в туалет.
В туалете, к счастью, никого не было. Иван затолкал кофту в унитаз, долго искал, где спустить воду, нашел, спустил… Кофта застряла в трубе: раковина наполнилась водой. Иван заметался по малому пространству сортира — нечем было протолкнуть кофту. В дверь толкнулись снаружи раз, другой… Пошевелили ручкой.
— Счас! — громко откликнулся Иван. — У меня понос, товарищи!
— Иди, там следователь пришел, — сказал проводник.
— Счас приду.
Проводник все не уходил… Стоял за дверью.
— Иди, он зовет, — еще сказал он.
— Да счас иду! — заорал Иван со злостью.
— Давай, — сказал проводник. И ушел.