..Или нижний? Пыль на подоконнике, а заокном,по-за стеклами идет,
бредет, бежит, живет, пляшет, веселится, плачет, ворует, жертвует фамильными
ценностями и собой, рождается и умирает всякийразный народ,много народу,
много земли, много лесу...
"Много лесу, много лесу, много вересиночек..." Он так и уснул, не успев
до концавспомнить частушку, слышанную в деревне Полевке. Хорошая, складная
частушка -- народное творчество.
Спал он сперваспокойно и крепко, но потом привязалсяиначал мучить
его кошмарный сон: по весеннему, рассосанному льду,замусоренному рыбаками,
испятнанному сверлами, приплясывая, ходила девочка в красной шапочке. Лед от
того и другого берега отсоединен заберегами, вот-вот тронется река, и никого
на льду,ни одной души, кроме девочки. Леонид смотрел, смотрел на девочку и
узнал Светку,хотел заорать,но в это время река тронулась, начало ломать,
разводить льдины. Сошнин бежал вдоль берега,точнее, пробовал бежать, да не
бежалось. Звал Светку -- воздуху на громкий крик в груди не хватало. И тогда
он бросился в реку, стал разбивать ледкулаками. Лед не разбивался. "Ты его
доской, доской", -- послышался голос Феди Лебеды, и откуда-то взялась доска.
Леонид крушил лед доской, рвался к Светке, больно натыкаясь грудью на острие
льдин, все глубже забредая в кипящую мутную воду. "Хорошо, хоть не холодная.
Сток. Горячий сток с шинного завода,вот и не холодная". Он пробился-таки к
девочке, протянул руку, но в этовремяльдина лопнула на несколько частей,
беспечно смеющуюся девочку закружило, понесло уже не на льдине, на тетрадном
листе,вуглукоторого стояла крупная красная двойка,понесло в небо, во
тьму, проколотуюзвездами. "Да это же тот свет!" -- догадался Леонид и, как
ему казалось, во все горло заорал: "А-а-а!" -- на самом же деле лишь замычал
и, подпрыгнув в постели, проснулся.
-- Ты че? -- прошептала невнятно Лерка.
-- Спи. Спи. Ничего. --С облегчением перевел он дух и прижалладонью
Лерку к постели и не отпускал дотех пор, пока не занемела от неподвижности
рука. Затем поднялсяпопроведать дочку. Слягав одеяло, уронив подушку, руки
иноги вразброс, девчушка доверчиво обняла бабыЛининстаринный сундучок,
сотворенныйвятскими умельцами и смалолетства обогретый ее телишком, а до
неесундучокэтотобживали,грели,храниливнем подвенечныеплатья,
нехитроедеревенскоеприданое,клубки,платки, узелкис серебрушкамии
леденчиками,половички, скатерти,кружевца дальние родст-венницы Светки,
которыхона никогда невидела, незнала и уж не увидит иничего о них не
узнает... "Чтоужтутболтатьо связивремен. Порвалисьони,воистину
порвались,изречениепересталобыть поэтической метафорой,обрелотакой
зловещий смысл, значение и глубину которогодано будет постичьнам лишь со
временем и, может быть, уже не нам, а Светке, ее поколению, наверное, самому
трагическому за все земные сроки..."
БережноподсунувСветке подголову подушку, прикрывееодеялишком,
Сошнин опустился на коленивозле сундука, осторожно прижался щекой к голове
дочки изабылсявкаком-тосладком горе,в воскрешающей,животворящей,
печали, и, когда очнулся,почувствовал на лице мокро, ине устыдился слез,
не запрезиралсебя заслабость,даженаобычноеерничествонадсвоей
чувствительностью его не повело.