Паренечку жкакраз пол мести
надо, и он обязательно веником ножку тете поправит, на место ее водворит или
запоет ломким басом: "Уйми-и-и-итесь, волнения страсти".
Всю жизньдобраяженщина сним идля него жила, как же он могею с
кем-то делиться? Современный же мальчик! Эгоист же!
Возлезданияобластногоуправлениявнутреннихдел,облицованного
почему-то керамической плиткой, завезенной аж с Карпат, но красивей от этого
не ставшего, даже как бы еще более помрачневшего, в "Волге" вишневого цвета,
навалившись на дверь,дремал шофер ВанькаСтригалевв кожанке и кроличьей
шапке -- тоже очень интересный человек: он мог вмашине просидеть сутки, не
читая, о чем-то медленно думая. Сошнину доводилось вместе с работниками УВД,
дядей Пашей, и его другом, старцем Аристархом Капустиным, ездить на рыбалку,
такрыбаки даже чувство неловкости испытывали оттого, чтомолодой парень с
бакенбардамисидит целый день в машине и ждет рыбаков. "Ты бы хоть почитал,
Ваня, журналы, газеткиили книгу". -- "А че их читать-то?Че от их толку",
-- скажет Ваня, сладко зевнет и платонически передернется.
Вон и дядя Паша.Он всегда метет. И скребет. Снегу нет, смыло, такон
водуметет,заворотаувэдэвского двораее выгоняет, на улицу. Местии
долбить -- этоне самоглавнейшее для дяди Паши действие.Был он совершенно
помешаннымрыбаком и болельщиком хоккея,дворником пошелрадидостижения
своей цели; человек не пьющий, новыпивающий, нахоккейи на рыбалку дядя
Паша,чтобынеразорятьпенсию,нерватьееначасти,прирабатывал
дворницкой метлой -- на "свои расходы",пенсию же отдавалвнадежные руки
жены.Та каждый раз с расчетоми выговором выдавала ему "воскресные": "Ето
тебе, Паша, пятерик на рыбалку, ето тебе трояк -- на коккей твой клятый".
В УВДдержалосьещенесколько лошадейи маленькая конюшня,которою
ведал дяди Пашин друг, старец Аристарх Капустин. Вдвоем они подкопали родную
милицию, дошли до горячих труб, дотеплоцентрали, проложенной в здание УВД,
навалили на эти трубы конского назьма, земли, перегноя, замаскировали сверху
плитами шифера --итакихчервейплодиликруглый годв подкопе, что за
наживку их брали на любой транспорт, даже начальственный. С начальством дядя
Паша и старец Аристарх Капустин ездить не любили. Они уставали от начальства
и от жен в повседневной жизни, хотели на природе быть совершенно свободными,
отдохнуть, забыться от тех и от других.
Старики выходили в четыречаса наулицу, становилисьна перекрестке,
опершись на пешни, и скоромашина, чащевсего кузовная, накрытая брезентом
или ящиком из фанеры,притормаживала икак быслизывалаих с асфальта --
чьи-то руки подхватывали стариков,совали их за спины, в гущу народа. "А-а,
Паша! А-а, Аристаша!Живы еще?" --раздавались возгласы, и с этого момента
бывалые рыбаки, попав в родную стихию, распускалисьтелом и душой, говорили
о "своем" и со "своими".
У дяди Паши вся правая кисть была в белых шрамах, и к этим дяди Пашиным
шрамам рыбаки,даи не только рыбаки, но и остальная общественность города
относились, быть может, еще почтительней, чем к его боевым ранениям.