Трудиться сталасчетырнадцати
лет, потомучто рано осиротела.Войну онавстретила уже взрослой девахой,
работала,каквсеколхозники,днииночи,неразгибаясь,встарой
телогрейке, в лаптях, которые зимою часто примерзали к ногам. "Паруша, война
идет. Надо фронту мясо", -- говорили ей. Надо так надо. Силой Бог не обидел,
раденьеотприроды,а тут еще бабы свои, родные все, как им не подсобить?
"Паруша,подежурь за меня, ребенок заболел...","Паруша, съездивлес по
сено, корова падает...", "Паруша, помоги напилить дров...", "Паруша, погрузи
мешки--уменяпоясницаотнялась...","Паруша,вывезиназем...",
"Паруша...", "Паруша...", "Паруша...".
Не было у нее мужа на фронте, и сына не было на фронте, перед всеми она
в долгу, перед нею -- никто. Ей какбы самой жизнью было заказано прибегать
кбабьемусредству--слезам,ивообщевсякоеоблегчение,жалость,
сочувствие вроде бына нее не распространялись, они ровно бы иотпущены ей
судьбою не были. И один раз, один только раз разревелась она в войну: пришла
кДаше, тогдаеще не бабушке, аладной, крепкой, добройженщине, та печь
затопила,велела Паруше раздеться,лопоть и обутки посушить --ростепель,
слякотькакраз была. Сняла Парунясвоив прахразбитые латки, портянки
размотала иприморилась возле печи. СтаршийДашинсын в избу ввалился,в
печь дрова подкладыватьвзялся, видит --старье, хлам какой-то мочальный к
печке прислонен -- он и его в огонь.
Проснулась Паруня, за головусхватилась: "Ой, в чем жея на работу-то
пойду?! Поначалу всеоторопели --Паруша ревет. Пошли женщины к колхозному
начальствупоходомизагрудкиего.Помогло.ОбулиПаруню,иона,
поблагодарив товарок захлопоты, снова впрягласьвработу,пуще прежнего
старалась всем помочь. Когда, где спала она в ту пору испала ли вообще--
никто не знал.
Выдавали Паруне за работу мясо, муку, деньги. Брат родной жилс семьею
вБыковкеже. Паруня весь свойпаектащила вдом брата--свойны он
вернулсяизраненный, больной туберкулезом. Золовка не пускала Паруню вдом
--вонькая-де, свиньеюпропахла.Голодная,замерзшая,придетподокно
Паруня, стоит, смотрит, тихонько завывая. Как собачонке, выбросят ей каравай
хлеба, из ее же муки испеченный, и дверь захлопнут.
Ах,как любят унас, особеннопо темнымуглам, обижатьбезответных
людей! Но когда ихне станет,когда они уйдут навечнои обнаружится после
них пустота и вроде бы потухнет свет в деревенском окне,оплакивают их люди
горько, винятся перед ними.
А как умеют и любят у нас, увы, не только по деревням, воротить рыло от
тех, кто выполняет грязную работу, забывая, что все насвете идет от земли,
растетназемле,а она, междупрочим, грязная, и на поля,между прочим,
кладут душной навоз, чтобхлебродился,картошка,овощи,чтоб есть было
чего.