Он был ученый-филолог, занимавшийся романтизмом. И он владел оригиналом дневника Байрона. И по-видимому, он сумел правильно расшифровать все, что в нем написано. Вот почему он и выбрал именно этот тайник для секретных документов.
— Как бы то ни было, но документы так никогда и не всплыли, — сказал Бонсанти, внимательно выслушав Эдварда. — По-моему, они вовсе не существовали, и думаю, это всего-навсего выдумка, сочиненная каким-нибудь шпионом, обладавшим чрезмерным воображением и знавшим больше легенд, нежели государственных секретов.
— И в самом деле, Салливан весьма интересовался музыкой Витали. Он догадывался, что в «Двенадцатом псалме» таится ключ к разгадке, и даже приобрел учебник по музыкальной ритмике…
— Но самое главное, — вмешалась Барбара, — он надеялся, что дорога к знаку повеления приведет его к тайнику с документами.
— Той же дорогой шел и Пауэл. Только он в этой игре был вашим союзником, дорогой профессор, — сказал Бонсанти Эдварду. — Разумеется, в том, чтобы никто ничего не нашел, больше всех был заинтересован именно Пауэл. У него была задача, чтобы так называемая переписка фон Гесселя, если она когда-нибудь существовала, не выплыла на свет… и, естественно, не попала бы в руки Салливана, который скорее всего продал бы ее за большие деньги английскому правительству или, что намного хуже, — прямиком в газеты. Сейчас дорого платят за скандальные сенсации…
Они остановились у машины комиссара.
— О чем задумались, Барбара? — поинтересовался Эдвард.
— Об Оливии и Салливане. Разве не странно, что погибли именно они? Похоже, тайна Витали оберегала сама себя.
— Да, убивая не верящих в нее, оскорбляющих… Именно это вы хотите сказать?
Садясь в машину, Бонсанти покачал головой:
— Я-то надеялся, что мои здравые рассуждения… А вы опять про тайны…
— Согласен… — задумчиво произнес Эдвард. — Но мне кажется, что тучи опять сгущаются. Слишком много оказалось совпадений… Слишком многое остается еще неясным.
Бонсанти включил зажигание.
— В этом и заключается очарование легенд… которые так навсегда и остаются легендами. Спокойной ночи, профессор. Да, если найдете время, я был бы рад пригласить вас поужинать. И вас тоже, синьорина. К счастью, в Риме есть и другие заведения, не только таверна «У Ангела».
— Спасибо, комиссар, — улыбнулся Эдвард. — Я ценю ваше участие.
— Не стоит благодарности. — Бонсанти приветливо помахал рукой.
* * *
Барбара и Эдвард смотрели вслед машине, свернувшей на виа Бабуино. Они стояли на площади, усталые, опустошенные. Кругом не было ни души. Край неба светлел, тихо журчала вода в фонтане. Внезапно послышался шум, и с той стороны, где пару минут назад скрылся Бонсанти, выехали две поливальные машины.
Они очнулись от оцепенения и медленно пошли к машине Барбары.
— Когда думаете уезжать?
Эдвард как будто не понял вопроса:
— Уезжать? Ах да, верно… Университет, коллеги, мои книги… Не хочется уезжать. Англия кажется сейчас такой далекой. И моя прежняя жизнь — чьей-то чужой, не моей. Наверное, вся эта сумасшедшая, ирреальная атмосфера последних дней оказалась мне гораздо ближе, чем размеренная, благополучная жизнь кембриджского профессора. И Рим… Он сейчас ближе, роднее Лондона. Или это кровь заговорила?
— Ничего, скоро все встанет на свои места. Только вам нужно успокоиться. Да и мне тоже, — сказала Барбара, садясь в машину. — А завтра мы встретимся и вы подробно расскажете о вашем приключении, да? — Она доверчиво, снизу смотрела на Эдварда поверх опущенного стекла.
— Постараюсь… Значит, завтра?
— Я в вашем распоряжении, профессор. Мне нравится помогать вам.
— Ну, тогда зовите меня без церемоний просто по имени.
— Я уже зову.