Вдруг ему тоже захочется это сладкое безобразие повторить?
На самом деле Катенька скучала, надеялась, ждала, но признаться себе в этом, значило уступить низменному желанию, пожертвовать личной свободой, подчиниться иллюзии, способной вероломно изменить его и свою жизнь.
Неизвестно, чем эта вольность может обернуться. Ведь она не знает, любит ли Антона Ильича. Скорее всего, эта необъяснимая страсть обыкновенный каприз, временное помутнение рассудка, эгоизм, искажённый желанием, вызванным избытком гормонов.
Извинюсь, настраивала себя Катенька, узнаю как здоровье и всё! Совсем всё.
Антон Ильич ждал её. Встретил на костылях, накрыл стол, выставил вино и фрукты, достал из холодильника гигантской величины розу.
Мужчина так забавно, так трогательно беспомощно прыгал, так просительно ловил взгляд, что девушка согласилась поужинать.
Давай те договоримся. Между нами ничего, совсем ничего не было.
Кроме поцелуев, от которых кипела кровь, испарялся рассудок. Тот волшебный день я буду вспоминать до последнего вздоха.
Не преувеличивайте. Ничего такого не было. Обыкновенная шалость. Хотела попробовать, вкусно ли целоваться со стариком. Оказалось, забавно.
Ты очень сладкая, Катенька. Мне сорок, разве это возраст дряхлости, разве меня уже нельзя полюбить?
Ну почему? Можно наверно. Только это точно буду не я.
Печально. Ладно, не буду искушать, настаивать, говорить глупости. Ты права, девочка я опоздал. Мой поезд ушёл. В первом вагоне отправилась твоя мама, в последнем ты. За это и выпьем. Стоя.
Антон Ильич держал наполненный бокал, стоя с закрытыми глазами на одной ноге, представлял, будто пьёт сладкий нектар из вишнёвых губ. Катенька и её мама сливались в сознании в единое целое.
Наверно мужчина чересчур увлёкся воображаемым приключением. Голова закружилась, пол медленно поплыл вбок, начал переворачиваться. Бокал выпал, разбился. Антон Ильич упал, ударился головой, потерял сознание.
Катенька реанимировала маминого друга проверенным способом поцелуями. Почему именно так неважно.
Антон очнулся, лукаво улыбаясь, притянул девочку к себе, ласково поцеловал в шею.
Поцелуи ведь ни к чему не обязывают, кокетливо подумала Катенька, погружаясь в густую пелену нирваны.
Реакция партнёрши была мгновенной: она алчно впилась в жаждущие взаимности губы, обмякла под нежными руками, бессовестно проникающими под блузку.
Если бы Антон этого не сделал, девушка сама попросила бы его об этом. Наверно.
Думать было некогда, да и незачем. Слова не понадобились. Смущение испарилось само собой.
Отчего Антону было позволено всё, Катенька не могла бы ответить. Наверно природа знает о причине подобного легкомыслия несколько больше.
Неважно. Им было хорошо это главное.
Внезапно, для целомудренности момент оказался несколько запоздалым, наступило отрезвление. Не этого она хотела, не этого. Нужно было остановиться в самом начале.
Ты воспользовался вос-поль-зо-вал-ся! Это нечестно. Ты знал, что до тебя что я никогда что никого! Почему, зачем? Ведь мы не пара, я тебя а если я тебя не люблю?
Моей любви, девочка, достаточно для двоих.
А я не верю! Себе не верю, не тебе. Я ведь детей захочу. Какая же я всё-таки дура.
Тем не менее, роман, если так можно назвать их отношения, продолжился. Катенька то уходила, то вновь возвращалась.
Её тянуло к Антону настолько сильно, словно в разлуке образовывался внутренний вакуум, вызывающий взрывоопасную термоядерную реакцию, усмирить энергию которой способен был лишь он, единственный мужчина, свидание с которым вызывало потерю сознания, усугубляемую ощущением безграничной радости.
Выходи за меня, умолял Антон. Ты самое ценное в моей жизни, самое важное, самое родное. Я люблю тебя, Катенька!
Самое ценное это как? Ты, Антон, старый безпринципный развратник. Зачем ты меня совратил, зачем превратил в наркоманку, подсадил на страстные поцелуи, на нежные прикосновения, на безудержный секс? Не дождёшься, никогда не стану твоей рабыней. Никогда, так и знай!
С чего ты взяла, девочка, что я пользуюсь тобой? Ты свободна в выборе. Если считаешь меня стариком, попробуй полюбить кого-то другого: моложе, сильнее. Будет больно, но я справлюсь.