У меня есть одна штука, почему я до ста лет доживу: я очень играть люблю.
Федя М., 4 года* * *
Игра всерьез
Что у меня в руках? Пластилин? Согласна. Это действительно пластилин. Но необычный, с секретом. В нем спрятан слон. Вот, кажется, его уши. А вот я нашла хобот. И ноги появляются. Какой ленивый слон! Еле освободил свои задние ноги. Ну, наконец-то! Поздоровайся-ка с ребятами. (Слон склоняет пластилиновое ухо.) Что-то он грустный. Хорошо бы ему заиметь друга. Иди-ка, слон, проверь у ребят в коробках, не спрятался ли там кто-нибудь.
Дети прикладывают пластилин к уху и слышат стон замурованного слона. Вслед за мной они неверными, слабыми пальчиками вытягивают хобот. Он отрывается, и я предупреждаю, что желательно все-таки обращаться со слоном осторожно, не причинять ему боли.
В четыре года ребенок способен вовлечься в любую игру и переживать ее подчас глубже и серьезней, чем реальную жизнь. Для детей, которые еще и шарика толком не умеют скатать, вылепить слона дело нелегкое. Из-под пальцев выползают диковинные звери, имеющие со слоном далековатое сходство. Но дети уверены, что это слон. Они показывают друг другу свое сокровище и радуются: «Слон появился!»
Но что скажут папы и мамы?
Может, это кошка? робко интересуется мама восторженного мальчика.
Да нет же, это слон. Я его нашел.
А тянет мама и, оборачиваясь ко мне, шепчет: У него одни фантазии. Нарисует загогулину, а наплетет с вагон, говорит она, превращая на глазах сына «слона» в лепешку.
Что ты сделала! кричит мальчик. Зачем ты смяла?!
Он лег спать, утешаю я мальчика. Придешь домой, откроешь коробку и поможешь слону проснуться.
Слоны сплющиваются, когда спят? с надеждой спрашивает мальчик.
Макет
Полутемная комната. Над огромным столом оранжевый китайский абажур с шелковыми кистями. За окном бушует ветер. А здесь тепло, от белой кафельной печи струятся волны теплого воздуха. Но что самое интересное на столе лежат комки коричневого шоколада. Я украдкой облизываю тот, что ближе ко мне. Безвкусный.
Это пластилин, объясняет воспитательница. Сегодня мы будем лепить.
Лепить? Я не умею лепить.
А ты посмотри, что другие делают.
Смотрю. Другие отщипывают от больших кусков малюсенькие, возят ладонями по столу, и из-под них выползают тонкие змеи. Я отщипнула от большого кусочка маленький и принялась его раскатывать.
Получилось!!!
На мой крик прибежала воспитательница и похвалила меня.
Ну и что, говорит девочка, сидящая со мной по соседству.
Я ногтем разрезаю змее рот, нажимаю внутри пальцами.
Язык.
Это жало, а не язык, поправляет девочка.
Мне все равно. У меня настоящая змея. Вот так.
И началось: я слепливала все со всем: камень с ватой получалась голова с волосами или с бородой, как посмотреть; палки с шариками получались цветы, бутоны; флаконы из-под духов с пластилиновыми кругами получался человек без рук, без ног.
Ее кто-нибудь учил? интересовались гости, разглядывая мои изделия.
Нет, это она сама, отвечали гордые родители.
Наверное, в тот момент я светилась, как фосфорные бусы во тьме.
И еще одна история.
В Баку на соседней с нами улице располагался исторический музей. Впервые мы пошли туда с тетей Марой, попросту Маркой. Мне было пять лет, а тете десять.
В больших просторных залах стояли стенды с фотографиями раскопок в Старом Городе. Холодно, скучно и неинтересно.
Нечего было увязываться, цыкнула на меня Марка.
Я обиделась и пошла в другой зал. Там-то и ждало меня чудо.
За стеклом, в нише, сидели два маленьких сапожника (в Баку они назывались «башмачники») и пытались вбить маленькими молоточками микроскопические гвозди в подошвы.
Я стояла, как вкопанная, и ждала, когда же старички-сапожники в каракулевых папахах, с настоящими усами и в настоящей одежде, вобьют, наконец, гвозди в подошвы, но они не шевелились.
Как это сделано? спросила я Марку.
Почем я знаю, отозвалась она, и эхо повторило: «почем я знаю?»
А вот и наш вечерний бульвар с фонарями у центрального входа. Настоящий бульвар, с фонтанами, фуникулером и светящимися огоньками.
Это макет, объяснила Марка, ничего особенного. Все настоящее, только маленькое.