Кто? говорю. Он стесняется?!
До чего меня зло взяло, вы не представляете!
Если ты мне сейчас не ответишь, с какой скоростью летят навстречу друг другу самолёты, ты покинешь класс
Я встаю.
Какие самолёты? спрашиваю.
Я, наверное, здорово моргал глазами, потому что Мария Николаевна вдруг сказала:
Брось моргать! Ну-ка, брось моргать! Дурачка представлять!
Моргал-то я просто случайно. Но я ничего не ответил. И всё молчал. А про эти самолёты я вообще ничего не слышал.
Ну? говорит Мария Николаевна.
Повторите, пожалуйста, про эти самолёты, говорю.
Выйди, будь добр, из класса, говорит Мария Николаевна.
Если бы вы повторили ещё раз говорю.
Я не могу слушать твои речи, говорит Мария Николаевна.
Я собираю книги. Ничего такого я не сделал. Если бы я, там, мяукнул, как в прошлый раз. А сейчас? Его ко мне посадили, а я виноват!
Я сижу на последней парте. Иду медленно к двери. Через весь класс.
Страна залечивает раны после войны, говорит вслед мне Мария Николаевна, миллионы заняты созидательным трудом, миллионы трудятся, а один
Я уже возле двери.
Подожди, говорит Мария Николаевна.
Я останавливаюсь.
Подойди-ка сюда.
Я подхожу.
Она почему-то волнуется. Вот уже совсем непонятно. Ей-то чего волноваться? Меня из класса выгоняют, а она волнуется.
Я стараюсь больше не моргать.
Тебе не стыдно? говорит Мария Николаевна.
Она держит в руках ручку, наверное, мне двойку хочет поставить. А руки у неё сильно дрожат. Это, наверное, потому, что она очень старенькая. Говорят, у старых людей всегда руки дрожат от старости
Я к тебе хорошо отношусь, говорит она, и ты, Стариков, способный человек. А ведь ты мне на голову садишься И потом, пожалуйста, не воображай. Ты можешь пропасть как камень, брошенный в море. И не улыбайся. Пропадёшь или будешь босяком вместе со своими художествами. Если не будешь учиться Люди, честно не относящиеся к своему труду, обычно плохо кончают
Она не собирается мне ставить двойку.
Стенгазету нарисуешь? спрашивает меня Мария Николаевна.
Нарисую, говорю.
Чтобы была на славу, говорит она.
Ладно, говорю я.
Разве ты для меня стенгазеты рисуешь? говорит она.
Я иду на место. Сажусь рядом с новеньким.
Ра-ра! говорит он тихо. Ра-ра! Прямо в самое ухо мне говорит, представляете?
Я встаю.
Я с ним сидеть не буду, говорю я.
Мария Николаевна смотрит на меня и хмурится.
Я с ним сидеть не хочу, говорю.
Выходите оба! говорит Мария Николаевна. Я не желаю слушать ваши речи!
Мы оба выходим.
Я с одной стороны. Он с другой. Я первый вышел в коридор, а он за мной.
Вдруг он говорит:
Слушай, тут, наверное, разные завучи ходят Пойдём в уборную.
Я в уборную не хочу, говорю.
Самое безопасное место, говорит. Сиди себе в полной безопасности.
Я сначала совсем не хотел в уборную идти. А потом пошёл. И вправду, думаю, там, наверно, безопаснее.
Каждый в свою кабину сел. Сидим себе в полной безопасности. Здорово это он придумал!
Сидели, сидели, он мне постучал.
Сидишь? спрашивает.
Сижу, говорю.
Как тебя звать? спрашивает.
Витька, говорю.
А я Алька, говорит.
Очень приятно, говорю.
Очень приятно, говорит.
У нас с ним много общего оказалось. Масляными красками он, оказывается, так же как и я, никогда не писал. И рисовать его тоже никто не учил. Он сам всему научился. Он с самого детства на асфальте рисовал. Пойдёт с бабушкой в садик и рисует мелом на асфальте. Я стал вспоминать и вспомнил, что я раньше тоже рисовал на асфальте.
Ты много на асфальте рисовал? спросил он.
Много, сказал я.
Хорошая школа, сказал он.
Какая школа? не понял я.
Художественная, сказал он.
Ага, сказал я. Хотя всё равно не понял.
На асфальте. На бумаге. На холсте, сказал он.
Ну да, сказал я.
Все истинные художники начинали рисовать на асфальте, сказал он. Так мне один художник сказал.
Конечно, сказал я. Хотя я никак не мог понять, почему они все начинали рисовать на асфальте.
Он опять постучал мне.
Ты чего молчишь? говорит.
Достаточно ли я рисовал на асфальте? Стану ли я истинным художником? Вот о чём думал я.
Ты что, заснул? спросил он.