Политика расказачивания вылилась в итоге в массовый красный террор и репрессии против казаков, выражавшиеся в массовых расстрелах, взятии заложников, сожжении станиц, натравливании иногородних на казаков. В процессе расказачивания также проводились реквизиции домашнего скота и сельскохозяйственной продукции, переселение бедняков из числа иногородних на земли, ранее принадлежавшие казакам.
Высказывания А.И.Деникина из «Очерков русской смуты»:
«Политические претензии рабочего класса и вообще широких демократических масс, как принято у нас выражаться, очень возрастают. Везде правительства, представляющие правящие классы, чувствуют себя на вулкане, везде против них идут претензии тех, кто хотел бы занять их положение, смотрят с завистью и предубеждением на всякое социальное неравенство и преимущество и, благодаря этому, к нашему большевизму относятся с нескрываемой симпатией. «Конечно, говорят они, там много дикости и глупости, но общая идея нам нравится».
Различны были способы мучений и истребления русских людей, но неизменной оставалась система террора, проповедуемая открыто с торжествующей наглостью. Не для умаления вины и масштаба содеянных преступлений, но для уразумения тогдашних настроений и взаимоотношений я приведу слова человека, окунувшегося в самую гущу воспоминаний, свидетельств и синодиков страшного времени: «Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечён большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов, это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила ещё никогда ни одна власть в мире».
Офицеров убивали, жгли, топили, разрывали, медленно, с невыразимой жестокостью молотками пробивали им головы.
Всё, что накапливалось годами, столетиями в озлобленных сердцах против нелюбимой власти, против неравенства классов, против личных обид и своей по чьей-то вине изломанной жизни, всё это выливалось теперь наружу с безграничной жестокостью.
Начав борьбу одиноко тогда, когда рушилась государственность и всё кругом бессильное, безвольное спряталось и опустило руки, горсть смелых людей бросила вызов разрушителям родной земли. С тех пор льётся кровь, гибнут вожди и рядовые добровольцы, усеяв своими могилами поля Ставрополья, Дона и Кубани.
Будьте вы правыми, будьте вы левыми, но любите нашу истерзанную Родину и помогите нам спасти её.
Большевизм должен быть раздавлен. Россия должна быть освобождена. Иначе не пойдёт впрок ваше собственное благополучие, которое станет игрушкой в руках своих и чужих врагов России и русского народа.
Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых воевать против безумия и преступлений большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обречённый на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу.
Невзирая на все отрицательные стороны белого режима: разница его с отходившим советским была слишком наглядна и разительна. Прежде всего упразднялась система террора, и жизнь освобождалась от тяготевших над ней нестерпимого гнёта, ужаса, неуверенности в завтрашнем дне, взаимной подозрительности. На смену тюремных оков, душивших мысль, совесть, всякое индивидуальное проявление, личное и общественное, расходившееся со взглядами коммунистической партии, появлялась кипящая жизнь обществ, союзов, политических партий, профессиональных организаций.
Какой государственный строй приняла бы Россия в случае победы Белых армий в 1919 1920 гг., нам знать не дано. Я уверен, однако, что после неизбежной, но кратковременной борьбы разных политических течений в России установился бы нормальный строй, основанный на началах права, свободы и частной собственности.
За шесть с лишним лет двух войн, за время русской революции я достаточно часто смотрел в глаза смерти и перенёс достаточно тяжёлые нравственные пытки. Но когда я подумаю о том позоре, о том страшном несчастии, когда поверженную в прах и раздёрганную в клочья Родину нашу на предстоящем судбище народов некому даже защитить, мне хочется рыдать от тяжкой, невыносимой боли