И я никого не обнимаю – только старею все больше. Одинокий, как трепанг на дне океана.
Задумавшись обо всем этом, я не заметил, как она остановилась, и врезался ей в спину.
– Извини, – сказал я.
– Тс-с! – прошипела она и схватила меня за руку. – Какой-то звук… Послушай!
Мы замерли и прислушались. И действительно: темноту впереди пронизывал странный гул. Совсем слабый – не скажи она, я бы и внимания не обратил. То ли птица как-то низко поет, то ли трутся друг о друга чугунные плиты. Этот гул не прерывался – лишь становился сильнее. Он забирался под одежду и полз по спине огромным холодным червяком. Убийственный инфразвук на пределе человеческого восприятия.
Воздух вокруг заколыхался. Тяжелый, неповоротливый ветер плеснул в нас грязной волной. Ветер этот сочился влагой и холодом. А еще – абсолютной уверенностью в том, что сейчас что-то произойдет.
– Что это? Землетрясение? – спросил я.
– Это не землетрясение, – ответила она. – Это гораздо хуже.
22
КОНЕЦ СВЕТА
Пепельный дым
Как и предсказывал старик, над Городом теперь каждый день висит пепельный дым. Его столб поднимается над Яблоневым лесом, улетает в небо и теряется среди туч. Если долго смотреть, начинает казаться, будто именно в Яблоневом лесу производят для Неба тучи и облака. Дым встает над горизонтом каждый день ровно в три, а исчезает каждый день по-разному. Смотря сколько зверей сегодня замерзло. После особенно страшных снегопадов дым валит, как из вулкана, несколько часов подряд.
Я гляжу на дым – и не понимаю, почему люди никак не оберегают зверей.
– Почему не построить для них хотя бы какой-то загон? – спрашиваю я за шахматами у Полковника. – Отчего мы никак не защищаем их от снега и ветра? Ведь вовсе не обязательно строить что-то большое. Простенький забор да крыша над головой спасли бы многих.
– Бесполезно, – отвечает старик, не отрываясь от доски. – Даже если им построить загон, они в него не пойдут. Зверюги спят в долине много веков подряд. И не перестанут спать под открытым небом, даже если это будет стоить им жизни. На морозе, под всеми ветрами, в снегу.
Полковник ставит своего епископа перед моим королем, укрепляя оборону. С флангов меня атакуют два единорога. Старик терпеливо ждет, когда я-таки сделаю ход.
– Вас послушать – получается, что они сами ищут страданий и смерти.
– В каком-то смысле так оно и есть. Но для них это все – природа. И холод, и все невзгоды… Для них это что-то вроде спасения.
Он замолкает, и я подкрадываюсь своей обезьяной под его стену. Хочется посмотреть, чем ответит стена на этот маневр. Старик и в самом деле почти попадается в ловушку, но в последний момент передумывает и вместо стены отводит назад рыцаря, усиливая и без того плотный частокол фигур в обороне.
– Я смотрю, ты тоже привыкаешь хитрить! – смеется он.
– Ну, до вас мне еще далеко… – улыбаюсь я в ответ. – Но все-таки – что для зверей означает «спасение»?
– Возможно, они находят избавление в смерти. Они ведь действительно возрождаются. По весне, в новом потомстве…
– А потом молодняк вырастает – и умирает в таких же муках? Зачем это им нужно – мучиться из года в год?
– Так устроено, – отвечает старик. – Твой ход. Пока не завалишь моего епископа, о победе и не мечтай.
Трое суток беспрерывно валит снег, а затем вдруг наступает удивительно ясная погода. Солнце выплескивает лучи, и по всему Городу разбегаются искры капели. С веток то и дело падают, шлепаясь о землю, огромные комья снега. Я сижу в комнате и, плотно задернув шторы, спасаюсь от яркого света. Но, толстым шторам вопреки, свет все-таки достает меня, как от него ни прячься.