– Это рабочий журнал деда, – объяснила она. – Заполняется шифром, который знаем только мы с ним. Здесь – записи о намеченных делах и о том, что случилось за день. Дед велел, если с ним вдруг что-то случится, сразу проверить журнал… Погоди-ка! Двадцать девятого сентября ты закончил стирку и подготовил данные к шаффлингу, так?
– Точно.
– Это у него помечено единицей в кружочке. Возможно, как первая стадия чего-то большого. Под номером два написано, что в ночь с тридцатого сентября на первое октября ты закончил шаффлинг. Так?
– Да, все верно.
– Значит, это вторая стадия. Так… Дальше – полдень второго октября. Под номером три. И приписано: «Остановка программы».
– В полдень второго мы с ним должны были встретиться. Видимо, он собирался предотвратить запуск какой-то особой программы в моей голове. Из-за которой и должен наступить конец света. Но ситуация резко изменилась. Профессора либо убили, либо похитили. Это и есть самое непонятное на сегодня.
– Погоди-погоди! Тут дальше еще записи. Ужасно торопливым почерком…
Пока она копалась в журнале, я заново упаковал рюкзак и заменил батарейки в фонарике. Все дождевики были сорваны с вешалок и разбросаны по полу, но, слава богу, вполне пригодны. Без дождевика в водопаде я промокну и окоченею так, что боль в животе меня просто парализует. Затем я выудил из кучи на полу ее кроссовки – конечно же розовые – и тоже запихал в рюкзак. Часы на руке показывали полночь. Ровно двенадцать часов до остановки неведомой программы в моей голове.
– Дальше идут какие-то вычисления… Запас электричества, скорость распада, сопротивление материала, допустимая погрешность и так далее. Я этого не понимаю.
– Что не понимаешь – пропускай, у нас мало времени. Попробуй расшифровать то, что имеет хоть какой-нибудь смысл.
– Да тут и расшифровывать нечего.
– То есть?
Она протянула мне раскрытый блокнот и ткнула пальцем в страницу. Никакого шифра на странице не было. Я увидел там лишь огромный крест, дату и время. После обычных столбиков цифр – плотных и мелких, хоть разглядывай в микроскоп, – этот крест смотрелся таким огромным и корявым, что делалось не по себе.
– Ну, и как это понимать? – спросила она. – «Срок истекает»?
– Может, и так. Но я думаю, это и есть пункт четыре . Он случится, если не остановить программу, как в пункте три. В противном случае, программа автоматически запустится, и «крест» наступит неизбежно.
– Значит, нам во что бы то ни стало нужно отыскать деда до полудня?
– Если мои догадки верны – да.
– А они верны?
– Скорее всего, – тихо ответил я.
– Тогда сколько у нас времени? – поинтересовалась она. – До Армагеддона, Большого Взрыва или чего там еще…
– Тридцать шесть часов, – сказал я, даже не взглянув на дисплей. Земля пробежит вокруг Солнца полтора круга. Людям доставят по две утренние газеты и по одной вечерней. Будильники мира два раза прозвенят, а мужчины два раза побреются. Кому повезет, успеют потрахаться дважды или трижды. Такой уж это срок – тридцать шесть часов. Если человек живет семьдесят лет, тридцать шесть часов – это семнадцать тысяч тридцать третья часть жизни. Но теперь, когда они пройдут, случится нечто вроде конца света.
– Что же нам теперь делать? – спросила толстушка.
Отыскав в аптечке, валявшейся в углу, какой-то болеутолитель, я проглотил пару таблеток, запил водой из чайника и надел на плечи рюкзак.
– Лезть под землю, – ответил я.
20
КОНЕЦ СВЕТА
Звери умирают
Звери уже теряют своих собратьев.