Я слишком устал, и не могу разговаривать. Она, понимая, тоже молчит.
– Это все из-за меня? – спрашивает она однажды. – Ты не можешь открыться, потому что мне нечем тебе ответить? И поэтому запираешься изнутри?
Мы сидим на ступеньках, что сбегают от середины моста к отмели, и глядим на Реку. Бледная луна, ужавшись от холода, подрагивает в беспокойной воде. Из-за чьей-то узенькой лодки, привязанной к свае под лестницей, вода плещет немного глуше, чем обычно. Мы сидим вдвоем на ступеньке, и я чувствую тепло ее тела. Странно, думаю я. Обычно люди считают, будто тепло человека – это он сам. Хотя на самом деле тут нет ни малейшей связи.
– Вовсе нет, – отвечаю я. – Ты ни в чем не виновата. Проблема во мне самом. Я не могу до конца разобраться, чего хочу. И в душе у меня полный хаос.
– Значит, ты не понимаешь самого себя?
– Когда как, – отвечаю я. – Бывает, сделаю все как нужно, а почему сделал именно так – понимаю гораздо позже. А иногда понимаю, как нужно, лишь когда уже ничего не исправить. Чаще всего мы совершаем поступки, так и не разобравшись со своей памятью, и этим доставляем кучу неудобств окружающим.
– Похоже, эта твоя память – очень несовершенное создание, – улыбается она.
Я смотрю на свои ладони. В холодном свете луны они кажутся бесполезными, как у гипсовой статуи, которая не знает, куда деть руки.
– Это правда, – говорю я. – Ужасно несовершенное. Но оно оставляет следы. Примерно как отпечатки ног на снегу. И если захотеть, можно проследить, куда они ведут.
– И куда же?
– К себе, – отвечаю я. – Для этого человеку и нужны мысли. Когда их нет, идти некуда.
Я поднимаю голову. Зимняя луна неестественно ярко освещает Город и высокую Стену вокруг.
– Ты абсолютно ни в чем не виновата, – повторяю я.
19
СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Гамбургер. «Скайлайн». Крайний срок
Первым делом мы решили подкрепиться. Хоть я и не чувствовал голода, никто не знал, когда доведется поесть в следующий раз, а потому я решил затолкать в себя хотя бы гамбургер с пивом. Она же была голодна, как слон, ибо за весь день сжевала только шоколадку в обед. Больше ни на что у нее не хватило денег.
Стараясь не задеть рану, я кое-как натянул джинсы, майку, джемпер и на всякий случай – нейлоновую ветровку. Ее розовый костюмчик явно не годился для покорения подземных пещер, но, к сожалению, ни штанов, ни маек ее размера в моем гардеробе не оказалось. Я был выше ее сантиметров на десять, она – тяжелее меня на столько же килограммов. Конечно, стоило бы пойти в магазин да экипировать ее посуровее, но в такой час никакие магазины уже не работали. В конце концов, пришлось натянуть на нее продырявленную в нескольких местах куртку американских ВВС. Что делать с ее туфлями на шпильках, я не знал, но оказалось, что в офисе у нее есть кроссовки и резиновые сапоги.
– Розовые кроссовки и розовые сапоги, – уточнила она.
– Ты так любишь розовый цвет?
– Дед любит. Говорит, что розовый мне идет.
– Твой дед прав, – согласился я. И в самом деле, розовый был ей очень к лицу. Как правило, пухленькие девицы, надевая розовое, начинают смахивать на огромный клубничный торт, но именно на ней этот цвет почему-то радовал глаз. – А еще он, кажется, любит пухленьких девиц?
– О да, конечно! – ответила пухленькая девица. – Потому я и держу себя в форме изо всех сил. Правильно питаюсь и так далее. Я ведь, если за фигурой не слежу, сразу худеть начинаю. Вот и стараюсь есть как можно больше мучного, масла и крема.
– С ума сойти, – посочувствовал я.
Достав из шкафа рюкзак и убедившись, что его не изрезали при погроме, я сложил в него наши куртки, карманный фонарик, магнит, перчатки, полотенце, большой нож, моток веревки, зажигалку и пачку сухого спирта.