И еще лучки маринованные, маленькие, беленькие, с ноготь величиной в ушате у араба медном плавали. Тоже бы спросить рецепт, наверняка не сложно. Соления у Петра Ивановича круглый год, но можно было бы разнообразить. Хохла-соседа позлить, думает, один он умеет.
Народ тек тугой струей по улочкам, в основном туристы, но иногда и местные мелькали. Вон две бабы пошли в длиннополых темных платьях, головы обмотаны белыми татками, как у наших баб на сенокосе. Один турист навел на них фотоаппарат, а они – хоп и увернулись. И правильно, тут тебе не моды Слава Зайцев показывает, не т Стену Плача сторожил солдат. Он стал проверять Петра Ивановича машинкой. Тот усмехнулся.
– Зачем вы смеетесь? – по-русски спросил солдат. – У нас есть те
– В кого террор? – презрительно спросил Петр Иванович и прошел вместе с Мири на территорию Стены.
Стена была с трехэтажный дом. Серая, ъеденная временем, ноздреватая, как пемза. Слева молились мужики, справа, за оградой – женщины. По Стене расхаживали автоматчики. Чуть в стороне выкопанных котлованов высовывалась опалубка: историки искали старину. За Стеной горел купол мечети Омара.
– Там арабский Иерусалим, – сказала Мири притомленным от затянувшегося гуляния голосом. – Я буду ждап тебя там, – она показала на крытую галереечку.
Петр Иванович подошел ближе к Стене, остановился метрах в десяти перед ней, возле ограждения. Дальше не пошел: не хотел менять шляпу на дурацкую картонную кипу-тюбетейку, которую брали посетители в коробе с той стороны забора при входе. Хотя в черных шля вон молятся за милую душу. Но у него же не черная – беж. Может, на цвет убора тоже регламент непосредственно?
– Курить можно?! – крикнул он вдогонку Мири. Та кивнула.
Петр Иванович закурил, облокотился на заборчик.
Разный возраст стоял у Стены, кто с книжками, кто без. Но все, как один, подергивались верхней половиной туловища туда-сюда, вперед-назад, даже смотреть неловко. Причем, песен, псалмов там, не пели. Всухомятку дергались. Ихнее дело. А у нас в церквах, когда бате руку лижут или на полу валяются грязном, или иконы всем гамузом мусолят? Тоже ведь не каждому по нраву. А этим вот подергаться; может, хочется, ну и пусть себе…
В Стену, на высоте человеческого роста, в трещины выбоины вставлены были свернутые бумажки. Наверное, как у нас: за здравие, за упокой? Типа молебна. Только здесь без попа, прямо Господу Богу адресуют непосредственно. Это правильно. И короче.:…
Насмотревшись на Стену, Петр Иванович неспешно побрел, закинув руки за спину, в сторону Иисуса Христа, Рядом плелась Мири. Она совсем, видать, притомилась Петр Иванович взял ее за руку.
– Поговори со мной, – попросила она. – Ты не злой?
– А зачем мне на такую хорошую девочку злиться? – Петр Иванович погладил Мири по голове. – Вспотела, – вытер ладонь о брюки. – Про что рассказать?
– Про русское.
– Про русское?..
Петр Иванович помолчал. Вспомнил, как он решил сходить на Пасху в церковь. Пришел вечером. Глазам не поверил: не церква – дискотека. В ограде парни поддатые, девки курят… Матерятся в голос. Вдруг топот. Казаки. Бабка рядом: «Артисты приехали». А тут еще староста церковный прожектор над папертью врубил. Ну точно, киносъемка! Одного «казака» он узнал. Парторг бывший в ДРСУ-5. Он у него песок, гравий для фундамента брал слевака, без квитанций. Батюшка вышел в облачении, говорит «казаку»: «В нашем храме сложился хороший дружный коллектив». Плюнул Петр Иванович, ушел. Даже Пасхи не дождался. Потом все переживал, что крестился у этого бати вторично, наверняка ведь мать в детстве крестила. С будуна был, на гвоздях, вот и повело креститься по второму заходу…
– Значит, про русское. А ты совсем там не была, в России?
– Меня моя мама родила в Иерушалайме. Десять лет назад.