Антон Леонидович Махнырёв - «Я на черте засечной» стр 2.

Листья склеены в липкие сети.
Отлежавшись, сгниют до скелета.
Веселились весной в чистом свете;
Соблазнив, отлетело лето.

Средь деревьев  стражей покоя,
Склеив в прошлых листах быль и небыль,
Прочь уйду я из жизни зноя
В это страшно-бесстрастное небо.

Посвящается О. К.

Чёртова дюжина, чёрная пятница 
Я, ты, Зачатьевский, «кольчужкой» платьице.
Чёртова дюжина, чёрная пятница 
Чёрнокошачья отмашка: «Встречаться нам!»
Чёртова дюжина, чёрная пятница 
Счастья не вышло  согласны на счастьице.
Чёртова дюжина, чёрная пятница 
Чувства усталые, словно в прострации.
Чёртова дюжина, чёрная пятница 
Три года встреч и черта  «Расставаться нам!»
Чёртова дюжина, чёрная пятница 
Вспомнил зачин: тот июль, день тринадцатый

«Псом Останкинским верным буду 
Поселите там в парке, в будку:
Сторожил чтоб дворец я чутко;
Отгонял забвенья дух жуткий.
Зарыть в парке вам трудно будто?
(Устав, сдохну, схватив простудку)» 
Помечталось вот так с минутку.

Строчу стихов  стежков строчки.
На столе листов источников стопка
(Пока не стоит забвения стопка):
Не поставил в стихах если точки,
Не выспросил если источник,
Строчу дальше (вдруг буду признан?!) 
И тем пришиваюсь я к жизни.

К тому же не знаю я точно
За смертью своих полномочий:
Смогу ль наблюдать за Отчизной?
Вдруг нет? Пришиваюсь я к жизни.

А вдруг увидит мой призрак
Кручину родных на тризне?
Когда гной отчаянья брызнет 
Крепче пришьюсь тогда к жизни.

Сон с мамой  то вещий признак:
«Не надо за мной!»  с укоризной
Она умоляла. (Знак признан.)
Догнал всё ж Отшился от жизни?

Перед музейной стойкой,
Что к лифту на пути,
Стою, душой нестойкий.
Меня пора спасти!

Хоть сам не знаю: стою ль?
За дерзость не почти:
Своей души настойкой
Тепло дай обрести!

Судьба, спокойный стоик,
Стой! Хватит! Вновь не мсти!..
Вновь занята́ «Не сто́ит!.. 
Твержу: Пройдя, прости!»

Посвящается Останкинскому парку

В парке зарыта юность
С первой экскурсией. Где-то
Там дерзковато рисуюсь
В снах дворцового лета.

В парке зарыта юность 
Встреч и речей миллионы.
Там в круговерти я сунусь
«Вальсом»  аттракционом.

В парке зарыта юность 
Ключ же от клада украден!..
Утки, в пруду соревнуясь,
Чертят мне знак «Фольксваген».

Длинный деятельный дятел,
Въедливый ты мой приятель,
Отвлекись и помоги:
Подолби мои мозги!
Не меняй своё ты кредо:
Клюй скорей там короедов.
Не вдавайся в их причинки,
Выклюй лишние личинки!
Пусть кричат нам: «ахи-охи»,
Пусть клянут: клюй мысли плохи!
Пусть кривятся, как кликуши, 
Клюй в извилинах их туши!..

Зная мысли, славный дятел,
Не «стучи»: ты ж не предатель?

Твой пруд-великан, отступившись от МКАДа, столица впустила.
Мне помнятся здесь берега без кокетства дощатых настилов:
По сводкам, в нём летом найдут не один новый труп.
Пруд  просто межа между парком и кладбищем тут.

Как на Джамгаровку я снова ни свалюсь,
Мой разум странным сном из детства занят:
Я, утро, сосны, солнцем залитый валун.
А сон ли? Тучки крон, похоже, знают.

Ночь. Такси на «Алексеевской».
«В путь!»  мигает мне, зовёт.
Сяду. Света сеть рассею я
И умчусь на нём в полёт!

Сесть в такси на «Алексеевской».
Слева  её дом не ждёт
Ждал на лестнице рассеянный,
Заходил с вином развеяться.
Карта вин вины не бьёт.

Сесть в такси на «Алексеевской».
Справа  рынок тела ждёт.
К «феям» забегáл проверенным.
Там падение измерил я.
Жёг там душу: «Жжёт  не жжёт?!»

Сесть в такси. Расстаться с холодом.
Сбросить грех гирлянд тогда
И растает сердце в Вологде
Там и сгину навсегда

Сел в такси на «Алексеевской».
Но расставил сети тот,
У кого к такси доверие:
В дом-ночлежку привезёт!