Оппонентом, продолжателем дела и, в каком-то смысле, наследником традиции Декарта стал Иммануил Кант, полемично выступивший против картезианского метода. Если Декарт предложил сомневаться во всем кроме ментального, Кант предложил сомневаться и в Декарте. Кант вводит два измерения действительного бытия ноуменальное и феноменальное и замыкает, таким образом, нововременную традицию. Первое измерение транслирует божественные идеи и не может быть познано человеческими усилиями. Второе измерение генетически связано с первым и познается человеком через априорные формы мышления.
Как отмечает Людмила Яковлева, принципиальное различие двух философов заключается в том, «что у Декарта подход объективистский, он занимает наблюдательный пост как бы со стороны Бога, а у Канта взгляд на познание со стороны субъекта. Во-вторых, субъект-объектная схема познания задается Кантом учением об априорных формах познания, существующих у каждого субъекта. Благодаря им организуется (Кант даже пишет: конструируется) эмпирический опыт, так как они оформляют чувственные впечатления, превращая созерцания в знания»11.
Философская парадигма кантианства углубляет философскую проблематику как онтологии, так и гносеологии. Если Декарт начал разрушение философской триады, вынеся за скобки бога, то Кант выносит за скобки и объект: все создается трансцедентальным разумом, субъектом. В рамках такого расширенного понимания cogito можно, казалось, сохранить хотя бы субъект. И здесь лежит ключевая проблема в понимании Канта.
В интерпретации постмодерна, Кант это не субъективный идеалист, поскольку, по Канту, субъект не конституирует объект своим разумом, разум не принадлежит никому, он фундаментально трансцедентален, а субъект недостоверен, он просто гипотеза. С другой стороны, Канта нельзя причислить и к изощренному теологу-реакционеру. Функциональная сущность учения Канта раскрывается в его «Критике практического разума», где практический разум выступает как коллективная онтология, волевым усилием восстанавливающая философскую триаду через мораль, волю, императив («было бы хорошо, если бы Бог был»). Так появляется коллективный бог морали.
Как отмечает Александр Дугин, «Кант, по сути, строго продолжал основную линию философии Нового времени, радикально прочерченную Декартом разведение по разные стороны субъекта и объекта и утверждение центральности гносеологии (теории познания) в качестве наиболее надежной основы философствования. Только Кант делал на этом пути важнейший рывок и демонстрировал, что онтологическая субстанциальность ни субъекта, ни объекта не может быть строго выведена из структур рассудка (чистого разума), и это противоречие разрешимо лишь в обращении к волевому моральному началу, составляющему основу практического разума»12.
Если Декарт и Ньютон познавали, уточняли и углубляли реальность, то Кант уже напрямую начинает рассматривать возможности ее конструирования, Кант создает реальность, придавая гносеологическим интенциям человека несоразмерное ни с чем доселе значение. Как мы увидим ниже, именно эту часть учения Канта взяли на вооружение философы постмодерна, намеренно или ненамеренно проигнорировав гуманистические и просветительские аспекты кантианства.
Спекуляции Канта ненамеренно саботировали идеи модерна как парадигмы рациональной реальности. Его удар завершил Мартин Хайдеггер, которого можно назвать последним философ эпохи модерна. Он поставил перед собой задачу разработать фундаментальную онтологию модерна, и для этого ему пришлось тщательно изучить философски предшествующую ему историю. Некоторые аспекты его философии точно соответствуют той модели, которую мы обсуждаем.
В своих работах Хайдеггер пришел к выводу, что вся история западной философии есть процесс забвения вопроса о бытии (Seinsfrage), процесс дезонтологизации, последовательно осуществлявшийся Платоном (подмена бытия интеллектуальным созерцанием), христианством (креационистская догматика) и Декартом (отождествление онтологии с рассудочным размышлением). Модерн Хайдеггера это воплощение максимально возможной интенсивности. Все последние книги Хайдеггера это рефлексия над его озарением про Dasein, «вот-бытие», «мыслящее присутствие», которое замещает всю философскую триаду, делает сущее сущим, но само не становится сущим. Согласно Александру Дугину, «Dasein это факт мыслящего присутствия, но не в смысле субъекта Декарта или кантианского «чистого разума», а как нечто первичное нахождение «чего-то» между (объектом и субъектом, внутренним и внешним)»13.