Уставилась неподвижным взглядом на простенок, где вывешены правила посещения больных и — ни звука, ни стона.
Будто изучает, что можно передавать, а что категорически запрещается, в какие дни разрешены посещения, а в какие не пустят… Все это знакомо, как белые халаты медиков… А почему, спрашивается, обязательно белые, а не голубые или сиреневые в розовую крапинку?
Дурацкие инструкции вызывают тошноту.
А если бы Ленка изобразила тяжкое горе, поверил бы я в искренность бывшей любовницы или усомнился? Вопрос трудный, поэтому я несколько минут колебался между: да, поверил и нет, не поверил. Склонился к последнему. Ибо в достаточной мере изучил ангелочка без крылышек, познал её и внешне, и… внутренне.
Разболелась голова. Слушать высоконравственные причитания бабули и, одновременно, размышлять о своем — невероятно трудно.
— Большая у вас больница? — не выдержав, перебил я напевный бабулин говорок. — На сколько койко-мест?
Термин для Яги, по-моему, абсолютно непосилен. Она повернулась и одарила меня негодующим взглядом поверх очков. Так смотрят на нахальную мышь, забравшуюся при свете дня в открытую банку с крупой.
Все, пропал нахальный сыщик! Сейчас летописец знаменитого чудотворца разделает тебя, как мясо для шашлыка.
Не разделала — пожалела.
— Шесть палат у нас: четыре мужских и две бабских. Вот и посчитай, мил-человек, сколь будет твоих мест…
— И все заняты?
Новый взгляд, сожалеющий по поводу умственной недоразвитости нахального собеседника.
— Завсегда свободные кроватки имеются. Народец в поселке тихий, не избалованный. Ежели кто зашебуршит — токо приезжие. Поентому колотых или резанных у нас почитай почти не бывает. Лежат с язвами в кишках да с переломами конечностей.
Диагнозы выданы с удовольствием и сознанием собственной значимости. Дескать, бабке поручено не только охранять покой стационара, но и просвещать по медицинскому ликбезу таких, как я, недоумков.
— Язвы и разные конечности для Стасика плевое дело. Нервные расстройства — посурьезней. Их Стасик по своему, по научному излечивает — сном. Закатит двойное снотворное — небось успокоишься…
Честно говоря, лично мне снотворное не требуется. И без него спать хочется зверски. Глаза слипаются и голова валится то на одно, то на другое плечо. Уснул бы прямо на скамье — мешают бабкины монологи. Единственная возможность унять её — смыться, оставив на с»едение Крымову. На Ленку, по моему, не действуют сейчас ни бабкины лекции, ни бессоница.
— Можно познакомиться с вашей прекрасной больницей, — в очередной раз перебил я медстарушку. — Конечно, рассказываете вы толково и понятно, но такой уж я человек — пока не пощупаю ни за что не поверю…
— Секретов не держим, — сердито проинформировала Яга. — Прогуляйся по коридору, коли имеется желание. Только в бабские палаты не заглядывай — у нас это строго. А я пока с женой твово дружка посудачу. Ты все больше молчишь, а бабенку развлечь нужно, потолковать по доброму…
Сейчас развлекать Ленку все равно, что кричать на улочке поселка, надеясь, что тебя услышат в Вашингтоне. По моему, изваяние египетского фараона выглядит намного живописней и разговорчивей Крымовой. Закати она истерику — всем было бы легче. В том числе и ей самой.
Не так просто сидеть и ожидать вестей из реанимации, заранее догадываясь об их содержании. Венька все же — мой друг. Жирный, ехидный, отбивший любовницу, но — друг.
Поэтому мне тоже не мешает отвлечься.
Поднялся, ободряюще тронул за плечо Крымову и двинулся по больничному коридору, осматривая облупившиеся двери палат и развешанные на стенах медицинские рекомендации… Травы при желудочных заболеваниях, при простуде… Средства от головной боли… Гимнастические упражнения…
А в голове барахтаются, хватаясь друг за друга, три версии.