Там она уже примелькалась.
Хозяйка чересчур болтлива: имела неприятности из за несовершеннолетних, а теперь хочет нас задобрить. Так вот, несколько недель назад Арлетта пришла туда днем в
сопровождении невысокого широкоплечего мужчины с сединой на висках.
– Хозяйка его знает?
– Лицо, говорит, ей знакомо, а кто он, увы, не знает, но утверждает, что мужчина – точно из квартала. В номере они находились до десяти вечера. Хозяйку это удивило,
потому что Арлетта никогда не появлялась ни днем, ни вечером, а главное, всегда быстро уходила.
– Достань фотографию Фреда Альфонси и покажи ей.
Жанвье – он не знал хозяина «Пикреттс» – нахмурился.
– Если это он, Арлетта встречалась с ним и в других местах. Постойте ка, я посмотрю список. В гостинице «Лепик» на улице Лепик. Есть там у них одноногий – он коротает
ночи за чтением романов, утверждая, что не может спать из за болей в ноге. Я переговорил с ним. Он узнал девушку. Арлетта неоднократно приходила туда, несколько раз с
мужчиной, которого он частенько встречает на рынке. Лепик, правда имени его не знает. Маленький, коренастый, он обычно в конце дня делал покупки в ближайших лавках и
даже не пристегивал воротничок. Похож, не правда ли?
– Пожалуй. Надо бы повторить все сначала, но уже с фотографией Альфонси. Одна есть в деле, но слишком старая.
– Может, попросить у него самого?
– Возьми у него удостоверение личности, как бы для проверки, и пересними фотографию.
Вошел рассыльный, доложил, что какая то дама хочет поговорить с Мегрэ.
– Пусть подождет, я скоро.
Жанвье продолжал:
– Маркусси разбирает почту. По делу Арлетты много писем. Сегодня утром звонили раз двадцать. Проверяем, но, кажется, ничего серьезного.
– Об Оскаре спрашивал?
– Да. Его не знают или же называют Оскаров из квартала, совсем не тех, что надо.
– Позови Лапуэнта.
Лапуэнт был взволнован. Он знал, что речь шла об Арлетте, и мучился вопросом: почему, против обыкновения, ему не разрешили присутствовать при разговоре?
Он посмотрел на комиссара вопрошающим, пронизанным болью взглядом.
– Садись, малыш. Никаких новостей нет, я сказал бы тебе. Со вчерашнего дня мы ничуть не продвинулись.
– Вы были там ночью?
– Да, на том же самом месте, где несколько раньше сидел ты. Кстати, она тебе никогда не рассказывала о своей семье?
– Я знаю только одно: она сбежала из дому.
– Почему?
– Сказала, что ненавидит лицемерие: в детстве ей все время казалось, что она задыхается.
– Если честно – она любезничала с тобой?
– Что вы имеете в виду?
– Она считала тебя другом, не лукавила?
– Иногда, пожалуй, да, но это трудно объяснить.
– Ты сразу стал ухаживать за ней?
– Я признался ей в любви.
– В первый же вечер?
– Нет. В первый вечер я был с приятелем и почти не открывал рот. А вот когда вернулся один…
– И что она ответила?
– Обращалась со мной как с мальчишкой, но я сказал, что мне двадцать четыре года и я старше ее.
«Главное не года, малыш, – заметила она. – Я намного старше тебя».
Она была грустна, я сказал бы даже – в отчаянии. Наверно, потому я и полюбил ее. Она смеялась, шутила, но во всем сквозила горечь, а временами…
– Ну ну, продолжай.
– Я знаю, вы тоже считаете меня наивным. Она старалась отвадить меня, нарочно вела себя вульгарно, употребляла грубые слова.
– Почему ты не хочешь переспать со мной, как другие? Я тебе не нравлюсь? Я дам тебе больше, чем любая другая. Могу поспорить: ни у одной нет такого опыта и ни одна не
умеет делать то, что я.