Долго шла Ниив, так долго, что счет дням потеряла да начисто плакать разучилась. А про то, что ноги болят, так и вовсе вспоминать забыла, скорее, удивилась бы, если б те перестали ныть, как пудовыми чушками чугунными обвешанные. Лес миновала, поле перешла, по холмам петляла, еще один лес и еще луг раздольный, семь речек позади и три озера ан не встретила нигде ни самой травы, ни того, кто бы слышал о ней, синецветной разрыв-траве, что поет и днем и ночью и крушит любые запоры, любые путы разбивает, что меняет пути и крошит железо, как сухую листву в горсти.
Бродила так она, пока не выцвели от дождей да солнца ее одежды, пока не стали рассыпаться в прах башмаки, да почти не позабыла гаэльскую речь живую, а больше разуметь стала, о чем звери да птицы переговариваются.
Наконец, улыбнулись ей боги из-за завесы туманов выбрела Ни на поляну точно кусок неба на нее упал! Синевой несказанной все залито, колышется та синева, точно вода под ветром, серебристые волны скользят да не озеро то, а заросли грозовой-синецветной травы. И поет трава голосом неописуемым, на неведомом языке от земли и до самого неба тянется напев.
Не веря себе, села девушка у края поляны, стала небоцветные травяные волны гладить, да вслушиваться в напев. А коль скоро смогла она его разобрать да повторить тут и замолчала трава вся разом. Не мешкая, срезала Ниив пучок травы золотым клинком, завернула в платок, спрятала добытое за пазуху. Конечно, поклонилась низко поляне, да откупилась даром за срезанное старуха, провожая, на крепко наказала: не брать без отдарка ничего. Приняли дар снова потянулась еле слышная песня. Теперь иная уже совсем, но да Ниив слушать не стала, чтоб в памяти он не забил тот, прежний.
Приняли дар и славно. Подвес с диковинным камнем отдала тот, что с ее недолгой, но такой радостной жизни с заколдованным супругом ей остался. Жалко было хоть плачь, да давно уже плакать Ниив не могла, высох колодец скорби до дна, только злое упрямство в нем теперь плескалось, все полнее и жгучее с каждым днем.
Не успела девушка далеко отойти от поляны, как грянул из лесной чащи собачий лай да рог охотничий громко возвестил не одна она тут ходит. Глядь и высыпают из-за могучих древесных стволов охотники на статных конях да серые длинноногие псы. Всадники все одеты красиво, снаряжение при всех богато отделано, а тот, что в рог трубил так и вовсе князем глядит. Кудри лихие цвета медного жара, глаза что синь морская, улыбка веселая на устах играет. Глядит смешливо на Ниив и спрашивает:
Кто ты будешь, девица, что в охотничьи угодья мои забрела?
Ниив меня зовут, дочь своих родителей, что остались за тремя озерами и семью реками, а может, и дальше того. А что угодья твои знать того не знала, да и кто ты будешь, сударь, не ведаю я того!
Расхохотался тот:
Князь я, здесь недалеко моя усадьба-гнездо. Негоже столь милой девице по лесу бродить одной! Давай проводим тебя, красивая!
Дальше повел он ладные речи, что рад-де внезапной такой встрече, что красива она и пригожа, и очень уж хочет он, князь, в гости ее хоть на вечерок к себе залучить, ведь раз так издалека. То, верно, устала и притомилась, и не годится ей на голой траве ночевать, верно, лучше будет на пуховой перине в его славном доме, где тепло и много всякого добра.
Как ни пыталась девушка отвертеться а видит, не выходит. Плотнее подъехали всадники, а сам рыжекудрый князь сажает ее на коня, да держит крепко, и, сколь бы ласково да обходительно не говорил он а чует Ниив, что отпустить он ее и не подумает. От красавца-охотника пахнет вином и дымом, и видно, девицу он вовсе не на один вечер в гости зовет. То-то таким хвастливым кочетом разливается, сколько у него всего есть, и какой удачный лов был, и как он без промаха копьем своим всегда дичь сражает!
Да только Ни виду не подает, слушает, кивает, иногда удивляется ровно настолько, чтоб еще больше принялся князь хвастать да болтать.
Сама-то Ниив все подумывала, как бы вызнать что, что ей уйти потом поможет да только к тому времени, как показалась княжья усадьба, успел рыжекудрый удалец влюбиться в девушку. Ну, или ему показалось, что влюбился со хмельных глаз он громко возвещал, что нашел себе в лесу желанную подругу, и что никуда не пустит свою добычу, покуда не ответит она ему взаимною лаской и не согласится быть его женой.