Володю взяли воспитателем молодежного общежития, в котором жили молодые девчонки, окончившие ПТУ и работающие на стройке малярами, штукатурами. Шестьсот девушек в общежитии на улице Приорова рядом с кинотеатром это просто женский монастырь. Однако среди них, чуть меньше сотни, проживали и тридцатипятилетние девицы, те, что уже потеряли всякую надежду выйти когда-либо замуж. Они держались особняком, ходили с опущенной головой и нисколько не заботились о своем внешнем виде. У них не было даже временных кавалеров.
Те же, кто помоложе, не теряли времени даром.
Не заходите к нам, мы голые, сказала одна озорная девчонка, удерживая дверь со стороны комнаты.
Пусть заходит, мы и его разденем, сказал кто-то под всеобщий хохот.
Володя не решался на такой подвиг и возвращался к себе в воспитательскую комнату. Он понимал, что достаточно подержаться за ручку какой-либо блондинки, как тут же будут знать все обитатели общежития, и это сведет его авторитет к минимуму, и приведет к тому, что придется увольняться. А увольнение смерти подобно: он собирал рекомендации в партию, кроме этого жил на служебной площади; с Валей уже был в разводе; ребенок прожил всего несколько месяцев, биографию ему не портил. Отец не бросил семью с ребенком и инициатива в разводе принадлежала не ему, а его супруге.
И вот наконец партия раскрыла перед ним свои объятия, и автоматически открылась зеленая улица, ведущая к достижению цели. Никто в стране не мог добиться должности выше заведующего баней, если не носил у сердца маленькую красную книжечку с бородкой, приподнятой кверху на первой обложке, хоть будь он семи пядей во лбу.
Владимира Павловича с партийным билетом в кармане и московской пропиской приняли в городскую прокуратуру сотрудником. Еще через полгода он стал помощником, а потом и заместителем прокурора. В этой должности он проработал три года.
Однажды прокурор города Иваненко вызвал его к себе и сказал:
Ну что ж, землячок, пора тебе браться за самостоятельное дело. Я назначаю тебя прокурором Советского района столицы. Как, подходит?
Благодарю вас, дорогой! Вы поистине земляк.
Ну вот, а говорят: хохлы не дружны между собой, топят друг друга, где только могут.
Отныне Володя приобрел не только новый статус, но и новое имя: он стал Владимиром Павловичем. К концу правления Брежнева Владимир Павлович все еще стеснялся брать пакеты лично от тех людей, которые нуждались в его заступничестве, этим занималась его секретарша Зина, та самая Зина, которая помогла ему в трудную минуту. Он стал терять к ней интерес как к женщине, ссылаясь на ревность супруги Вали, с которой он на самом деле давно не жил под одной крышей и только изредка перезванивался.
Зина, в отличие от многих представителей прекрасного пола, не затаила обиды и не мстила своему начальнику, выбирая из двух зол наименьшее, а именно: предпочла сохранить дружеские отношения со своим любовником, когда он стал поглядывать на сторону.
Из каждой пачки, в которой было две-три зарплаты прокурора и ей что-то перепадало. Если раньше она с трудом могла себе позволить купить дешевые сапожки и шубку из искусственного меха, то теперь ходила в норковой шубе, и итальянских сапогах чрезвычайно элегантных и модных.
Владимир Павлович приезжал на работу к десяти утра на служебной «Волге» черного цвета. На таких машинах ездила вся московская элита и не только московская, но и работники ЦК партии, а простые смертные пользовались общественным транспортом.
Водитель Гена быстро вставал из-за руля, пулей выскакивал, и открывал дверь, а когда Владимир Павлович выходил, сопровождал его до дежурного милиционера на первом этаже.
Однажды случилось так, что Гена неожиданно приболел, и тогда Владимир Павлович сам сел за руль. Он приехал на полчаса раньше.
У входа стояли две женщины. Молодая девушка и старуха с клюкой в руках. Девушка преградила дорогу прокурору. Он посмотрел на нее осуждающее, но его глаза задержались на прелестном личике дольше обычного. Девушка уловила этот взгляд и ухватилась за полу его пальто.
Не уходите, прошу вас. Выслушайте эту старуху: ее обижают. Может, у вас есть бабушка, и ее кто-то тоже обижает. Я отблагодарю вас чем смогу. Я приложу все усилия к этому, уверяю вас.
Хорошо, посмотрим, посмотрим, произнес он скороговоркой, открывая перед ними входную дверь. В приемной уже сидела Зина.