Разговаривая, Феодосия Макаровна налила в кринку молоко. Затем зашла в дом и принесла на тарелке ломоть ржаного хлеба.
Откушай, сынок! И за рыбкой-то сходи.
Схожу, мама, обязательно. Сети ещё с вечера поставил. Авось битком уже.
Дай-то бог!
Выпив полную кринку молока, съев крупный ломоть ржаного хлеба, утерев губы кулаком, Филимон пошёл в сарай и вскоре вышел оттуда с лодочным кормовым веслом.
Так я пойду, мама. Сёстрам накажи, пусть через час к реке с вёдрами придут. На уху рыбу-то возьмут, а сам-то я ещё сызнова сети поставлю, глядишь, до вечеру ещё рыбы наловлю. После ужина, значит, проверю их и на ночь, так, глядишь, и заготовим вам на зиму рыбы-то. Сам-то я к вам зимой из города вряд ли доберусь, хотя как бог даст, проговорил Филимон и направился к калитке в воротах, подумав, Серафима она, конечно, девушка справная, первая красавица на деревне. А ленты ленты-то давно припасены уже. Вот и пойду, полно утвердившись в намерении навестить любимую ещё с детских пор девушку, подумал Филимон, а что не пойти-то Чай, не прогонят, соседи небось. Батьки-то наши завсегда в добрых отношениях были. Скажу, что рыбу поймал, куда её улов дюже добрый нынче. Оно, конечно, Панкрат Семёнович и сам добрый рыбак, а всё ж таки и моей рыбой-то авось не побрезгуют. Пойду! утвердительно.
Озеро встретило покоем. Рыбы в сети набилось, как никогда ранее.
Ты смотри-ка, прям стеной какой, да крупная вся! Чудеса, прям! Никогда такого не видывал. Тут тебе и таймешки и окушки, и хариусы, и караси добрые! Ах, как славно! Славно! Славно! вынимая из последней третьей сети улов, восклицал Филимон. Будет у мамы и сестёр добрая еда на зиму. Где-то и на мясо можно сменять. То, что словил, уже на зиму хватит, а дней-то ещё много отпускных. Заготовлю, можно спокойно и в город. А что Серафиме, Филимон стал считать, загибая пальцы, нынче в мае исполнилось пятнадцать, на следующий год, значит, уже шестнадцать, а ещё через два года аккурат восемнадцать Это мне, значит, сколько уже будет-то? Нонче семнадцать, а потом задумался, подсчитывая, потом как раз и двадцать. К тому году-то разряд получу высокий. Заработок добрый будет, можно будет и сватов засылать, и резко вздрогнул. А как бы оно того Серёжка Трусов сказывал, что хороша больно, Серафима-то. К чему бы это? Он-то здесь остаётся, а я в городе Бийске. Это что же получается? Я, значит, ленты ей, а она за Серёжку замуж пойдёт. Не бывать этому, вынув последнюю рыбу из сети и в сердцах бросив её на дно лодки, возмущённо воскликнул Филимон. Вот пойду щас и скажу маменьке, пущай сговаривать идёт. Так-то оно лучше будет! снимая с лица грозное выражение лица, улыбнулся Филимон и с успокоившейся душой направил лодку к берегу.
На следующий день, в воскресенье двадцать второго июня Филимон в праздничной рубашке и начищенных до блеска хромовых сапогах с матерью, наряженной в сарафан, даренный мужем Василием за год до своего ухода в тайгу и исчезновения в ней, вошёл в дом Панкрата Семёновича Хоробрых.
Поклонившись и поздоровавшись, нежданно-негаданные гости подняли со скамьи хозяина дома, мастерившего берёзовый туесок, переполошили его жену, моложавую стройную женщину Клавдию Петровну, и залили пылающим румянцем красивое лицо с маленьким курносым носиком их единственной дочери Серафиме, что-то вышивавшей цветными нитями у открытого окна просторной горницы. Даже старый кот, постоянно спавший на тряпках в углу рядом с печью, открыл выбеленные временем глаза и заинтересованно, широко и беззвучно зевая, посмотрел на гостей, затем вновь опустил голову на лапы и замер, поняв, что ничего интересного лично для себя от гостей не ожидается.
Ой, господи! Ой, господи! Гости дорогие, проходите к столу, загомозила хозяйка и, как квочка крыльями, захлопала руками по своим покатым бёдрам, не зная за что ухватиться и куда лучше усадить дорогих гостей.
Ты, Клавдия, не мельтеши, соседи верно по делу пришли, собери на стол, а ты, Серафима, повернувшись лицом к дочери, надеть что-нить праздничное. Вынь платье из сундука, что к году новому тебе дарил, нонешнему, зайди за полог и надень его, нечего ему зазря там пылиться.
Да, какая ж там пыль-то папенька?! рдея лицом, ответила Серафима. Сундук-то новый, в позапрошлом годе сам смастерил.
Так-то оно так, а всё ж таки нечего ему там зазря лежать. Вот!