Товарищ командир!
Снаряд миномета разорвался в каких-то десяти метрах от меня, мне на каску посыпался щебень и земля, в голову ударила взрывная волна, спасло мое положение, я удобно лег с краю дороги, она скрывала большую часть туловища. Отряхнув голову, я повернулся.
Что? спросил я, глядя на него.
Я уже еще один минометный снаряд взорвался недалеко.
Что?! Я не слышу!
Я говорю, я
В этот момент послышался оглушительный свист. Отвернув голову, я увидел десятки ракет, летевших с конца дороги и затем падавших на рощу. От взрывов ракет дрожала земля, со стороны рощи понесло жаром, крики немцев было не слышно среди грохота ракет. Все стихло через каких-то десять секунд. Было слышно лишь треск горевших деревянных кузовов грузовиков. В воздухе стоял противный запах гари, и жженого металла. Я снова повернулся к радисту.
Так, что вы хотели сказать, товарищ радист?
Я хотел сказать, что уже связался с «Катюшами».
Я заметил, на моем лице появилась улыбка.
Радист улыбнулся в ответ, а я встал и аккуратно начал переходить дорогу. Скорее всего наши РЗСО не оставили ничего живого в той роще, но нужно было быть осторожным. За мной следом поднимались солдаты. Я подошел к противоположной стороне дороги. Родион встал рядом.
Откуда же здесь немцы, а? спросил он.
Я некоторое время молчал, вглядываясь в размолотую земляную кашу, на месте которой всего минуту назад была зеленая роща с березками.
Не знаю, сказал я, наконец, может отставший арьергард.
Не велики ли силы для арьергарда? Я думал в них меньше солдат.
Мы не можем сказать наверняка. Я видел только несколько десятков немцев, что с рощи шли. Сколько их было в самой роще, непонятно. Быть может, не только арьергард, но и энные подразделения, которые мы на марше пропустили.
Во всяком случае, я думаю, добренько их там было, сказал Родион, качая головой. Минометы так нас задавили, их там точно штук десять было, минометов, я имею в виду.
Во всяком случае, я узнаю потом у полковника.
Спустя пару минут, ко мне подошел замполит.
Товарищ ротный командир.
Да? я повернулся.
Я тут посчитал, замполит оглядел дорогу. Шестнадцать грузовиков разорвало, из них девять полных людей. В овраге лежит тридцать три тела, примерно, это не считая тех, кто лежит на дороге. Здесь четыре взвода, не меньше. Почти полностью разбит зенитный дивизион, половина артбатареи. В общем, у десяти танков полностью разбита ходовая часть, три других можно восстановить, шестнадцать грузовиков уничтожило, еще пять подлежат восстановлению, потеряли зенитный дивизион, пол артбатареи, а люди
Замполит еще посмотрел на всю картину разрушения и, тяжело вздохнув, сказал:
Человек сто пятьдесят двести потеряли просто так.
А с моей роты? спросил я.
Ну, не знаю. Может человек двадцать тридцать.
Я повернул голову, и, осознав масштабы потерь, сказал:
Нет, Григорий Викторович, посмотрел я на замполита, они погибли не зря. Они погибли, защищая страну от фашизма, и даже те, кто не успел ничего сделать, ехали защищать Родину. Они погибли не зря, товарищ замполит. Я снял каску и отряхнул от мусора. Нужно доложить комбату.
Сложно смириться с тем, что кто-то погибает вот так, по пути на передовую. К обычной-то смерти солдата привыкнуть невозможно, хотя если смотреть на всю войну, то стоило бы, а к смерти неожиданной, которая даже не в бою на передовой, а в пути на передовую, привыкнуть еще сложнее. Конечно, эти ребята погибли не просто так, нельзя так говорить, что просто так. Просто так на войне никто не погибает.
Я посмотрел на солдат, осматривающих тела погибших бойцов.
Родь, ты это построй роту, посчитай, кого нет.
Родион, казалось, не расслышал меня, или намеренно проигнорировал этот не то слабый приказ, не то просьбу, которую я так неуверенно выдал.
Я что, тихо говорю? прикрикнул я, повернувшись к Родиону. Немедленно построить роту, хватит сопли жевать!
Мне показалось, что Родиона даже удовлетворил такой ответ. На углах губ показалась еле видимая улыбка. Он отдал честь и со словами: «Так точно!», ушел, отдавая приказы солдатам.
Я подошел к трупу красноармейца, и присел. Молодой сержант в новеньком обмундировании с погонами, к которым я еще не привык, на груди его красовался орден Красного Знамени. В горле у него был осколок железа, от чего вся его одежда была пропитана кровью. Я закрыл ему глаза, а сам подумал: «Прямо как Катю». От этой мысли стало тяжело на душе. Подошел Родион.